Микки начинает чувствовать себя совсем хорошо. Он может немного пожить одним днем и начинает получать от этого удовольствия. Хотя Галлагер и выглядит каким-то совсем невеселым. Но оно и понятно — хули бы ему радоваться? Со всем тем дерьмом, что на него навалилось с судимостью. Микки понимает.
На улице он закуривает, идет вперед, решительно обгоняя Галлагера. Задумывается о том, что бы такого взять в магазине, чтобы не потратиться ужасно сильно и, в случае чего, заделиться со всем кланом.
Вот только Галлагер очень быстро напоминает ему о том, что совсем хорошо не бывает в принципе. Не в его дерьмовой жизни.
Микки тормозит, резко разворачивается.
— Хули ты орешь, блять, на весь район? — спрашивает он, округляя глаза. — Какого...
Он затыкается, осматривается. Затем шагает к Йену, быстро отбрасывает сигарету в сторону и сгребает освободившейся рукой его за куртку. Микки тянет его за собой к ближайшему переулку. С силой. Пихает к стене и смотрит ну очень зло.
У Галлагера пиздец дурацкая привычка ломать нормальное. И ведь им могло быть нормально безо всяких таких плясок. Микки упирается ладонью в стену.
— А знаешь, чего не понимаю я? — спрашивает он. — Чего у тебя, блять, за проблемы? Хочешь пройтись по району, держась за ручки, что ли? Хочешь, чтобы нас запинали в первой подворотне? Чтобы мой отец тебя убил? И меня заодно? Чего тебе, мать твою, не хватает?
До Микки доходит, что он и сам орать слишком громко начинает. Он отходит на несколько шагов, сам упирается спиной в противоположную смену. Прикрывает на момент глаза.
— Блять, да я с ней даже не трахаюсь, — добавляет Микки гораздо тише. — Это ебаный кусок бумаги, какого хрена он тебя так парит, я вообще не понимаю.
Об открытости и прочем он не может свободно подумать. Потому что это невозможно, даже в самых смелых мечтах. Микки в жизни не планировал сходиться с каким-то парнем настолько близко, как вот вышло с Галлагером. Он не заказывал этого. Он и так уже переступает через все те барьеры, которые сам в своей башке построил. Просто чтобы урвать хоть немного лишнего времени с этим вот рыжим уебаном.
Хорошо не бывает. Пора уже запомнить.
— Если ты... — начинает Микки, но запинается, опускает взгляд и сглатывает. — Если ты реально не хочешь больше ничего со мной иметь, скажи. Не то, что ты, блять, не уверен, а вот просто прямо, без какой-то там хуйни на эмоциях. Скажи. Я пойду домой и бля буду, больше на пороге у тебя не появлюсь.
Он тоже не железный. И ебал вообще иметь дело с Галлагерами в дальнейшем.
А может, ему просто нужна смутная надежда на то, что еще есть за что барахтаться. Микки не уверен. Но на Йена он не смотрит, думая о том, что домой все равно не сунется. Свалит в "Алиби", нажрется до чертей в глазах и похоронит это вот хорошее, которого не бывает.

Микки стискивает зубы до, кажется, боли в скулах. Галлагер нихуя не понимает. Его дебильный папаша, даже если попробует кому-то по щам заехать, все равно промажет, потому что в глазах-то от всей синьки наверняка двоится.
Ебаный Терри может убить. Решений этой проблемы может быть два — или пуля в лоб, или за решетку до конца его дней. Или просто сосуществовать, чего не может Йен. А без него все окружение душит больше, чем должно по допустимому уровню дерьмового района.
Неразрешимая дилемма.
Микки дергается к Йену. Ему хочется врезать по роже. По почкам или печени — смотря куда попадешь. Да хоть бы и по ребрам, какая уже разница — хочется сломать, чтобы он больше такого не говорил. Единственное, что останавливает Микки на этот раз то, что он знает — ни хуя не поможет.
Долго смотреть прямо он не в состоянии. А от стиснутых зубов еще и в глазах начинает резать. Микки отводит взгляд, смаргивает.
Он ведь, если так подумать, тоже хочет. Пиздец как хочет вот не шкериться по подворотням, а хоть прочухать, чего это такое — по-нормальному трахаться на широкой койке, а потом вот тупо вместе засыпать и не дергаться никуда.
Ну, вот как тогда, когда Галлагер целый один раз к нему заваливался ночевать. Воспоминания выходили самыми яркими. Если бы не.
— Мне не похуй, Галлагер, — говорит он. — Но ты... Смысл твоей жизни, что ли, в попытках на меня давить нашелся? Ты просишь, блять, невозможного. Какое тебе вообще дело до того, что там знают или нет другие? Тебе общее со мной нужно или просто выебнуться перед районом до первых гопников?
Галлагер — единственное светлое пятно в жизни, которая уже начинает концентрироваться тупо вокруг того, где бы еще достать бабла и господи, как же все заебали. Терять Микки кроме него — ну и своей шкуры — нечего больше. Но он, видимо, действительно только и может что превращать все хорошее в дерьмо. Супер, блять, способность.
— Ты, блять, хочешь жить в придуманном каком-то мирке! — добавляет он, уже совершенно на повышенных тонах. — Голову из задницы вынь, еб твою!
Да нахуй все это. Микки, что есть дури, лупит кулаком. Но по стене, не по Галлагеру. Разворачивается резко, вместе с резью же в глазах.
Ему тут делать уже нечего. И к Галлагерам после такого вот ушата дерьма на башку точно не вернуться.
***
В "Алиби" Микки пьет все, что только попадается под руку. Сначала пиздит о чем-то отвлеченном с мужиками за стойкой. Потом — матом огрызается на подвалившую непонятно откуда Светлану. Даже не думает о том, что ей от него явно что-то надо.
Потом — шаткой походкой отваливается до бильярдного стола, где торчит Игги с какими-то корешами. Проебывает пару партий всухую, по шарам кием попасть не может вообще.
Потом — снова пьет.
***
— Галлагер! — орет он во всю глотку, вваливаясь во двор, к окнам. — Э! Йен, бля!
— Ты ебаный дебил, — шипит на него Игги, который потащился его вроде как сопровождать до дома, чтобы не рухнул где-нибудь рожей в снег. — Домой пошли, блять, разорался тут...
— В афс... асфальт закатаю, слышь? — огрызается он на брата. — Чего доебался вообще? — Микки переводит взгляд на окна.
Перед глазами двоится. Так себя, наверное, постоянно чувствует Фрэнк. — Гал-ла-гер! — он складывает руки рупором перед ртом и снова орет.
Микки нечего терять кроме Йена и собственной шкуры. Сейчас, когда перед глазами двоится, а в башке шумит, на собственную шкуру становится настолько поебать, что только Йен в сознании и остается, вытесняя абсолютно весь остальной сплошной мусор оттуда.
Микки знает только то, что он не может, вообще ни в коем случае, этого дебила отпустить. А из дома ему — с арестом-то — деваться некуда.
Игги пытается тормошить его за плечо. Микки сбрасывает его руку и смотрит ну очень сурово. Он тут, может, в любви, блять, собрался на весь район признаваться, на самоубийственную акцию идет, а до него брат доебался. Микки не в падлу ему в случае чего тут и по роже съездить, если продолжит вот это все. Потому что Йен — единственное, что сейчас важно.

Отредактировано Mickey Milkovich (2015-12-25 02:11:53)

— Отойди от меня, блять, на несколько шагов, — орет Микки на Игги.
И Йен как раз высовывается из окна. Микки переводит взгляд на него. И дух у него немного захватывает. Без того четкое понимание того, что без Галлагера ему пиздец становится едва ли не физически ощутимым.
— Рехнулся? — переспрашивает Микки. Да он вообще поехавший. — Точно! Я рехнулся и ты, блять, в этом виноват! Йен, я — ебаный гей и я те... Блять, Игги, я тебе сказал же, иди нахуй от меня!
Брат хватает его снова за плечо. Говорит тоже что-то про то, что Микки поехал крышей. Особенно раз такое говорит. Микки уже наплевать. Потому что без Галлагера для него никакого нормального завтра не будет. И даже если его теперь распнет папаша, ему не о чем будет жалеть.
Микки отпихивает от себя Игги, сам шатается так, словно любой ветер может его скосить. Но нихуя. Он пока стоит на ногах, хоть в голове и начинает гудеть, стоит ее куда-то повернуть в сторону. Перед глазами как-то совсем мутно становится. Но смотреть-то Микки все равно может только на Галлагера.
— Слышь, я это, — продолжает он, глядя на Йена. — Я че сказать пришел? Я с тобой хочу быть. Вот, блять, просто пиздец как хочу, веришь, нет?
— Тебя отец же... — начинает Игги.
— Вот иди, блять, и расскажи ему, — огрызается Микки, больше не оборачиваясь. — Заебало меня уже трястись над тем, что там сделает старый ублюдок... Йен! Ты же этого хотел, эй! Так хули ты там наверху еще торчишь?
У Микки сердце стучит, кажется, где-то в горле, потому что он успевает подумать о том, что Галлагеру может ебануть в голову еще что-то типа "пока не разведешься, не приходи" или "принеси мне голову дракона, в смысле Терри, сначала". Хер ведь его знает! А Микки просто хочет рискнуть и заполучить в свою жизнь чего-то хорошее, даже если непонятно, как долго это продлится.
Как скоро отец пробьет ему чем-нибудь голову, например.
— Или мне чего, тебе тут серенады, блять, под окнами петь еще? — спрашивает Микки, ухмыляясь и высоко поднимая брови.
Пока его наполняет отчаянная пьяная бравада. С которой он реально готов на все, раз уж уже орет о том, что гей на весь район. Кто-то из соседей Галлагеров всяко слышал. Слухи расходятся быстро, да еще и Игги все-таки, махнув на брата-гомика рукой сваливает. Видимо, чтобы его тоже в разряд заднеприводных не приписали.
А, поебать.

Микки на некоторое время зависает и решительно тупит. Ну, да. За язык его никто не тянул. Ни с воплями про ориентацию на всю улицу, ни с угрозой серенад. Да блять, он даже песен никаких вот так с ходу вспомнить не может.
— Ты серьезно? — спрашивает он, вскидывая брови. — Думаешь, мне слабо, что ли?
Он смутно вспоминает, что Галлагер еще днем требовал с него доказательств того, что он соскучился. Было ведь? Да, вроде. А могло и не быть, Микки уже ни в чем не уверен. Кроме одного охренеть какого твердого намерения. И нет, ему ни хрена не слабо. Он может. Вот только вспомнит чего-нибудь не дурацкое.
А в голову только дурацкое и лезет. Элвисы Пресли всякие, которых он в жизни не слушал. Микки как-то в любовной, бля, лирике не силен вообще. Да и, кажется, все Галлагеры вываливаются в окошко, чтобы на него, дебила посмотреть.
Ну и ладно.
Он прокашливается в кулак, делает шаг назад, надеясь, что видимость станет как-то четче. Неа, перед глазами все так же размыто. А его еще и шатает — пиздец. На ногах Микки держится буквально чудом.
— Ладно, хуй с тобой, — выдыхает Микки.
Возможно, утром он пожалеет об этом своем решении. Не о том, которое с проораться о том, что гомик, а вот с тем, что ляпнул про пение серенад. Но то будет утром, если оно вообще настанет.
Если вот прямо сейчас сюда не вломится папаша и не утопит его нахуй в снегу.
— We are young! — начинает он не петь даже, а скорее орать. —
Heartache to heartache we stand
No promises
No demands
Love is a battlefield
Микки выдыхает, резко хватает губами воздух. Ну лютый пиздец в голову пришел, но чего поделать.
— We are strong! — продолжает он.
No one can tell us we're wrong
Searching our hearts for so long
Both of us knowing
Love is a battlefield!
Он снова затыкается, потому что дальше ни хера не помнит. И вообще песню-то слышал чисто по радио давным-давно. О том, насколько она старая и в целом тупая Микки думать вообще не хочет.
— Спускайся, блять! — орет он. — Я не помню, чего там дальше!
Микки еще и улыбается как полнейший дурак. И сердце в груди колотится как бешеное, скорее всего от адреналина, накатившего от собственной пусть бухой, но все же — смелости.
Надежда на то, что в конечном итоге все же что-то да получится, начинает где-то внутри теплиться. Микки слишком пьян, чтобы рационально предположить, что глупость — даже просто надеяться.

Микки ощущает себя внезапно ужасно свободным. Он как последний влюбленный дурак тут орет про свою ориентацию, распевая старую тупую песню в адский холод. И чувствует, что чуть ли не впервые в жизни ему не надо больше скрываться и дергаться из-за того, что кто-то узнает.
Он позволяет тащить себя в дом, по дороге прижимаясь к Галлагеру крепче и пьяно улыбаясь.
— О, мелкие, — обращает он внимание на младших Галлагеров. — Здорово.
Микки шевелит пальцами в приветственном жесте. На них, когда они высыпались к окнам, он как-то даже не смотрел. Потому что большого значения они не имели.
В теплом помещении его начинает шатать только больше — возвращение в тепло с холода заставляет и голову кружиться сильней. Микки кажется, что это не только из-за резкой смены температуры. Но наверх идти как-то совсем тяжело. Если б Галлагер его не поддерживал, он бы точно свалился где-то на лестнице. И отрубился бы.
Крышка унитаза под собственной задницей кажется спасительной. Он выдыхает, запрокидывает голову и понимает, что улыбаться так еще и не перестал.
— Я же говорил, что пизде-еец как по тебе соскучился, уебок, — говорит Микки тихо.
Да и сам он был уверен в том, что не решится на такое в жизни. Алкоголь натурально делает в разы смелей. Но в чем Микки уверен уже сейчас, так это в том, что на попятный не пойдет, когда проспится.
Микки тянется рукой к голове Галлагера, смазанно ведет ладонью по его волосам.
— Я тебя хочу, — говорит он еще тише. — Во всех, блять, смыслах.
Он съезжает рукой с волос Йена по его щеке к шее. Смотрит мутно, но все же прямо. Микки впервые в жизни не готов кого-то отпускать так сильно, что, кажется, готов на самом деле на все. Но утром ему будет пиздец как хреново. Похмелье ждет нереальное, Микки понемногу ощущать его начинает уже сейчас. Точно надо в душ, под горячую воду.
Микки кое-как поднимается с крышки унитаза, хватаясь за раковину. Ему надо стянуть с себя джинсы нормально хотя бы. А в башке шумит.
— Ты со мной? — спрашивает Микки, кивая головой в сторону душа.
В голове от кивка шуметь начинает еще больше. От духоты из-за горячей воды в тесной ванной — тем более. Что говорить о том, как влияет присутствие Йена так близко от него, уже начавшего стаскивать с себя штаны?

Микки упирается ладонью в выложенную плиткой стену, наклоняет голову, подставляясь одновременно под горячие струи воды и под Йена. Душ и секс также одновременно отрезвляют и заставляют голову кружиться сильней. Он может только сдавленно стонать и двигать бедрами, насаживаясь крепче. Микки, кажется, давно уже не чувствовал себя настолько живым.
Рука соскальзывает по влажной от конденсата и брызг плитке до руки Йена.
Потом он тяжело дышит и трет глаза, которые заливает водой. И разворачивается к Йену, едва не оступаясь. Колени трясутся, слабость заполняет все тело. Микки смаргивает, поднимая взгляд на Йена. Его мутит уже и от слабости, и от духоты, но дергаться куда-то далеко он не то что не может — не хочет.
Ну и не может, в общем-то, тоже.
***
Просыпается Микки рано. С гудящей головой. Во рту — пустыня. В башке — будто кто-то ебашит половником по кастрюле. Микки переворачивается на бок, трет пальцами глаза и глухо стонет. Ему так хреново, что хоть вскрывайся.
— Бля-ааать... — выдыхает Микки.
Пить хочется больше, чем вскрыться.
А потом Микки начинает вспоминать. Кажется, он орал что-то под окнами Галлагера. И вроде как ему это даже не приглючилось. Четче всего Микки помнит, как Галлагер трахал его в душе. Как охрененно трахал. Это точно не приснилось — во сне Галлагер точно не настолько охуителен, как в реальности. Микки закрывает глаза. Чего бы он там не орал ночью — это того однозначно стоило.
По дому кто-то шарится, чем-то громыхает внизу. И, по ходу, кто-то даже пытается барабанить в дверь. Микки к шуму уже привык, это как раз его не беспокоит. У Галлагеров шум вообще какой-то совершенно нормальный. Микки начинает подниматься и осматриваться.
В комнату влетает мелкая. Дебби.
— Там Игги Милкович внизу, — говорит она. И смотрит прямо на Микки. — За тобой.
— Да бля-аааать, — тянет Микки.
Ему приходится подняться, схватиться за голову и идти вниз прямо в одних трусах. Искать что-то из своих шмоток Микки в падлу, а Игги надо послать на хуй. И выпить воды. Точнее сначала выпить воды, а потом уже послать на хуй брата.
Он огибает Дебби на лестнице, косится на торчащего на диване еще одного мелкого, вроде бы, Карла. Переводит взгляд на рухнувшего в кресло Игги. Задумчиво почесывает сначала голову, потом задницу.
— Ты б хоть оделся, — говорит Игги.
Микки закатывает глаза и разворачивается к кухонной зоне. Воды выпить надо просто пиздец, иначе он даже разговаривать нормально не сможет. Возвращается с не самым чистым стаканом, садится рядом с Карлом на диван.
— Иди погуляй, — говорит он мелкому. Мелкий не дергается. — Нет, ты слышишь плохо или просто ту... — Микки выдыхает. Это — галлагеровский брат, угрожать ему физической расправой вот прямо сейчас не стоит. — Я тебе двадцатку потом на мороженое подкину, окей? Бля буду.
Пацан все же нехотя поднимается с дивана. Микки хлещет воду, понимает, что ему мало. Голова гудит еще сильней, желание пойти и вскрыться возвращается.
— Ну и чего приперся? — сипло спрашивает Микки.
— Ты хоть помнишь, чего вытворил вчера, придурок? Тебе нужно срочно домой валить, пока до бати не дошло. Понимаешь? С теми, кто слухи какие-то гнать будет, мы разберемся — я ночью с Джейми и Тони перетер, они прикроют. Мик, ты же не...
— Я же да, — резко обрывает Микки брата.
— У тебя жена, блять, беременная.
— Да класть я на нее хотел, окей? — Микки поднимает брови, прямо глядя на Игги. — Я если домой и сунусь сегодня, то только за какими-нибудь шмотками. Я останусь тут.
— С Галлагерами? Мик, подумай башкой своей уже...
— Да, блять, с Галлагерами, — Микки морщится от приступа головокружения.
Его вообще поражает то, что Игги пришел. И то, что братья вроде как готовы вписаться и разрулить его дерьмо. Микки казалось, что если он аутнется, от него вся семья отвернется, ну, кроме Мэнди. Прежде чем папаша его к хуям прибьет. Но папаша еще в тюрьме. Так что, у него есть немного времени на то, чтобы пожить. И придумать, как прожить еще немного дольше.
С Йеном.
— Иисусе, Мик, — Игги прикрывает глаза ладонью. — Нам с парнями поебать, с кем ты там трахаешься, вот честно. Ты — наш брат, все же. Но батя если узнает...
— Я что-нибудь придумаю, — отзывается Микки. — Меня заебало то, что вот трахаться я могу с кем угодно, пока никто не палит, а вот жить должен с бабой, которая мне и за четвертак не сдалась. И замучила, блять, до печенок. Можешь так ей и сказать, что уебывать она может куда угодно, если собирается выебываться, — Микки отставляет пустой стакан на низкий столик. — Я остаюсь с Йеном.
Он не чувствует себя охуеть каким смелым даже близко. Ему просто хочется, чтобы брат уже свалил подальше, а голова перестала так болеть. Со всеми проблемами, которые возникнут, Микки разберется потом.

Микки оборачивается на спустившегося вниз Галлагера. Кивает ему, ловит себя на том, что уголки губ сами ползут вверх в улыбке. Микки напускает на себя как можно более угрюмый вид.
— Вечером тогда, — говорит Игги и поднимается. — Если не придешь сам, я вернусь.
— Сказал же, — отзывается Микки. — Заскочу за шмотками. Может быть.
В Игги будто модус старшего брата какой-то заиграл. Которого раньше как-то особо не наблюдалось. Это с одной стороны раздражает, с другой — как-то непривычно приятно становится. Микки ведет плечами. В доме, вообще-то, холодно. У него, кажется, так и волосы на ногах дыбом встанут, пока он тут торчит. Надо бы подняться, найти свои шмотки и утеплиться нормально.
Микки смотрит в сторону кухонной зоны.
— Захватишь мне там воды еще? — спрашивает он. — Сушняк — пиздец.
Да и выглядит, поди, действительно дерьмово. Вот как чувствует, так и выглядит наверняка. Микки снова ведет плечами, смотрит снизу вверх на Игги. О том, что надо бы встать и закрыть за ним дверь, он не думает в принципе — у них-то дома было как-то не принято запираться. Потому что только дебил сунется в дом Милковичей без стука и приглашения.
Игги двигает в сторону выхода и Микки как раз вспоминает о том, что у него кончились сигареты. А даже если не кончились — это еще надо найти куртку, обшарить карманы... Нахуй. Он щелкает пальцами и поднимается следом.
— Стоять, — говорит Микки. — Сигарет мне оставь.
Игги вытаскивает полупустую пачку, бросает ее брату. Микки благодарно кивает и опускается обратно на диван. Дверь за Игги захлопывается.
— Не успел, блять, проснуться, — начинает ворчать Микки, стоит брату свалить, — как он сразу до меня доебался. Как чувствовал, сука. Башка раскалывается, — добавляет он, морщась и вытаскивая сигарету из пачки. — Будто я не бухал, а меня пиздили по ней весь вечер. Твою мать, а зажигалку-то он мне не оставил, сволочь. Вот только начинаешь думать, что у человека появилось хоть немного своего ума, как нет. Он забывает, блять, оставить тебе зажигалку.
Микки выдыхает и снова поднимается с дивана. Все-таки куртку свою искать нужно, потому что встречать похмелье без сигареты в зубах не очень-то весело.
Он смотрит на Галлагера и осознает, что у него напрочь перехватывает дух. Вроде бы ну Галлагер и Галлагер, сто раз его видел, буквально ночью с ним трахался. Только дышать, глядя на него, тяжело, а сердце пропускает лишние удары.
Микки улыбается. Но в голову опять вступает болью и он морщится.
— Короче, я сегодня домой не иду, — добавляет он, отворачиваясь и взглядом ища хотя бы коробок спичек. — Ну, ты слышал.

— Жалею, — моментально отзывается Микки. — О Пэт Беннатар пиздец жалею. Об остальном — нет.
Он подвигает пачку с сигаретами ближе к Галлагеру, сам чиркает спичкой о коробок и закуривает. Так оно и есть. И вот если бы Галлагер не напомнил про Пэт Беннатар, ему бы и жалеть было вообще не о чем — он бы благополучно не вспомнил, что конкретно пел, а вот теперь пожалуйста. Песня слуховым червем начинает крутиться в голове. И это хуже похмелья.
Микки глотает антипохмелин между затяжками. Гораздо лучше бы зашла бутылка пива и какой-нибудь жирный бургер. Но вряд ли в доме алкаша Фрэнка можно найти свободное пиво. И уж тем более — жирный бургер. Выходить за чем-то на холод не хочется в принципе.
— Вот зачем ты вообще напомнил? — спрашивает он, высоко поднимая брови. — Я этот кошмар забыть, может, пытался. Хуже была бы только Мадонна.
Он не выдерживает и улыбается снова, глядя на Йена. Против того, чтобы остаться тут дольше, чем еще на дну ночь, он тоже ничего не имеет. Дома ему делать нечего. Надо будет только выбраться попозже не исключительно за одеждой, но и чтобы разобраться с бизнесом.
Ладно. Не только бизнесом. Надо еще что-то придумать с отцом и общественным мнением. Поменять замки дома? Как вариант. Проблем он себе поимел огромное количество, короче.
Микки закусывает сигарету между зубами. Надо, все-таки, еще и сожрать что-то. Чем жирнее, тем лучше.
— Матрас можешь стаскивать, — добавляет он. — Я останусь.
Про "с тобой" он не добавляет. Это очевидно.
Микки допивает антипохмелин в несколько крупных глотков, морщится и отставляет в сторону стакан. Он протягивает руку к Йену, коротко треплет его по плечу. И поворачивается к холодильнику. Сначала надо прийти в себя, а потом разбираться с проблемами.
— Но за какими-нибудь шмотками все равно надо будет сходить, — добавляет Микки. — Или я у тебя чего-нибудь дерну, мне вообще без разницы.
Он пожимает плечами и лезет в холодильник. Практически пустой холодильник, в котором из жирного только масло. Да еще и дополнительным холодом тянет. Микки морщится и захлопывает дверцу холодильника. Можно обойтись и без жратвы, ладно. Он шагает к Йену ближе, легко тянет его за пояс штанов на себя, тут же отпуская. И улыбается, глядя чуть снизу вверх. Голова все равно трещит, но Микки уже готов не обращать на нее внимания.
Впрочем, когда он слышит чьи-то еще шаги на лестнице, он привычно отшатывается. Одно дело проорать на весь район о том, что ты гей. Совсем другое — осознать, что дергаться уже не обязательно.

Они больше не прячутся. Поверить в это сложно, не напрягаться в присутствии младшей девчонки Галлагеров — тоже. Микки смотрит на Йена, быстро проводит языком по губам и уже сам прижимается теснее. А затем запускает руку за пояс его штанов — раскрытой ладонью, так, чтобы галлагеровская сестра не видела конкретно.
— Может, их и дерну, — хрипловато отзывается он.
Но дубак в доме реально отвратительный. И жрать в целом уже хочется. Микки отстраняется и отходит на пару шагов без особого энтузиазма. Ночью на матрасе он как-то особо не замечал холодины. То есть, он отсыпался, конечно, после пьянки, но все же. Холодало как-то вот в режиме реального времени.
— Никакой только чтобы рыбы в пицце, — говорит он Дебби, прежде чем двинуться в сторону лестницы. — Никакой блядской рыбы.
Из комнаты, когда они к ней приближаются, как раз вылетает мелкий Карл. Он тормозит, запрокидывает голову, глядя на Микки и совершенно бессовестно сообщает:
— Ты мне должен.
Микки закатывает глаза, махает рукой и захлопывает за собой дверь в комнату.
— Дерзкий пиздюк, — фыркает он, мимолетно кивая головой в сторону закрытой двери. Ему нравится. — У меня там чего-нибудь сгреби на пиццу. Если я все вчера, бля, не пропил.
Он вытягивает из вещей — предположительно — Йена первую попавшуюся футболку и первую же толстовку. Отключенное отопление блядской зимой совершенно не радует, Микки как раз вспоминает о том, что даже девочки жаловались на арктический холод на втором этаже "Алиби". Там не помешает поставить несколько тепловых пушек. Тут не помешает наскрести денег на оплату счета. Микки морщится. От того, что пытаться придумать решение проблем он начинает с самого утра, да еще и не на прошедшую голову, ему становится совсем дурно. Не хватало только еще здесь за что-то отвечать. Будто своих дел нет. Он влезает в футболку.
Вот поиск штанов затягивается. В конце концов он находит какие-то вытянутые треники и натягивает на себя их.
— Блять, надо в "Алиби" будет завернуть, — говорит он. — Может, бабла там подрежу. И никому не придется опускаться до Мадонны.
Микки поворачивается к Йену, шагает к нему. В доме блядский холод. Греться как-то надо. Правда, в доме еще двое детей и отсутствие замка на двери. Это сбивает. Зато голова вроде как перестает ныть.
— Вообще я что-то охренеть как смутно помню вчерашний вечер, — говорит Микки, улыбаясь и устраивая обе руки на поясе Йена. — Горячая-то вода у вас осталась еще? Как раз до пиццы можно успеть отогреться.

Микки устраивает цирк Галлагеров, пока его не пытаются избить ногами. Как сделал бы папаша. Как, наверняка, хочет сделать кто-нибудь из братьев, несмотря на визит Игги. Микки, правда, казалось, что отвернется к хренам собачьим от него вся семья. То, что Игги утверждает, что им поебать, в отличие от отца, Микки одновременно и стремает, и радует.
Но прямо сейчас ему не до проблем с собственной семьей. Он замирает на момент, когда Йен к нему прижимается, а затем и сам обнимает его в ответ, устраивая руки на пояснице. Это странно, это непривычно, это здорово. Чувствовать, блять, что ты реально нужен.
— Да пошли уже, — выдыхает Микки и тянется следом за Йеном в ванную.
На пиццу ему уже наплевать. И на необходимость похода в "Алиби" — тоже. Микки понятия не имеет, как далеко успели уже распространиться слухи. Дали ли братья им вообще распространиться? Или все еще думают, что он одумается?
Нет, Микки не собирается идти на попятный. Теперь уже точно.
— Сейчас-то я раздеться и сам могу, — фыркает он.
И поспешно вылезает из футболки, а затем шагает к Йену. Головная боль тоже уходит на задний план. Да от нее и остается-то буквально всего ничего. Так, отголоски какие-то. Практически фантомные. А вот дыхание подводит, сбиваясь на что-то откровенно ненормальное.
Микки имеет теперь полное право целовать, прикасаться, лезть в штаны и рассчитывать на то, что его все же снова отлично выебут. Микки и тянется. За поцелуем, а параллельно — стремится как можно скорей стянуть с Йена штаны.
Он скучал не меньше. И сейчас, на трезвую уже башку, готов это доказывать снова и снова, не одними только отсосами.
***
— Я один схожу, — говорит он сразу, собираясь в "Алиби".
Это на обсуждение не выставляется. Несмотря на то, что стремно показываться на людях после ночного представления. Микки приходится стремительно отращивать яйца, не сворачивать хрен пойми куда, не тормозить.
По дороге, правда, он стремительно выкуривает две сигареты подряд.
***
Кев смотрит на него нормально. Мужики за стойкой только мажут короткими взглядами, не отвлекаясь от своего бухла. Микки, тормознув по началу на пороге, сам двигается к стойке. Отмахивается от пинты, сразу спрашивает Кева про то, кто из девок тут уже отирается.
— Ее нет, — говорит Кев.
Микки кивает. Это хорошо. Вот со Свет ругаться его пока не слишком тянет. Хоть какой-то момент надо оттянуть, верно? Он отзывает Кева в сторону.
— Сотен пять мне нужно, — говорит он.
На самом деле Микки вообще не знает, сколько ему нужно. Дома всякими счетами же даже не он занимается. Он смотрит в них, как баран в сторону новых ворот, а потом скидывает на кого-то еще. И, что характерно, никаких отключений у них не бывает.
Пяти сотен не находится. Ругаться и требовать свое у Микки сил пока нет. Наскрести удается сотню. Ну и нахрена вообще ворочать борделем, если он не приносит ничего толком? Выходит из "Алиби" он в дурном расположении духа.
***
— Ты мне должен, — напоминает наглый мелкий.
— Был, — говорит Микки, поднимая брови. — Я как раз скинул твою двадцатку на ваше электричество.
Он садится на диван перед телевизором в доме Галлагеров. И подозревает, что пора ждать визита от своих — дома он так и не объявился, из "Алиби" сразу двинул обратно, по дороге только за сигаретами и заскочив. Но решение оставаться с Йеном только укрепляется. Любые минимальные сомнения как рукой снимает, стоит только на него покоситься.
Микки пытается поверить в то, что он может в кой-то веки быть счастлив. Пусть с трудом, но все же понемногу начинает выходить.

Микки пялится в телевизор, по которому идет какой-то фильм из старья. Название вспомнить он не сможет при всем желании, как и сюжета. На момент он привычно напрягается, когда рука Галлагера проскальзывает под его поясницей, но буквально заставляет себя расслабиться и даже податься немного ближе. Они не скрываются, все, баста.
Только оказывается, что это даже не столько стремно, сколько неловко. После стольких-то лет. Не удивительно.
— Можно с моими брательниками перетереть, — говорит Микки тихо, косясь на Карла. — Мелкому какой-нибудь подработки подкинуть. В пушеры мы его, само собой, не сунем, но так. Кому-то что-то передать, какую-нибудь тачку там отмыть. По мелочи, знаешь.
Заняться "трудоустройством" мелкого-ушлого и правда можно, так кажется Микки. Он запоздало только вспоминает, что не все могут быть тут с этим согласны. Тот же Йен весь типа правильный, несмотря на то, как красиво влетел по коксу. С другой стороны — Микки ничего прям такого и не предлагает. И вообще главная проблема в том, что конкретно ему этим заниматься некогда. Ему и так разбираться с хреновым борделем. От него, кажется, сплошные убытки вообще. Денег не прибавляется в его жизни ни хрена.
И спокойствия — тоже. Микки неодобрительно косится в сторону галлагеровской прихожей. В доме, блять, холодно, чтобы лишний раз дергаться и от теплого бока Йена куда-то удаляться. Не дом, а проходной, собственно, двор.
Микки подниматься не собирается. Подскакивает с места в итоге Дебби, недовольно кривя физиономию. Микки поворачивается к Йену.
— Ну так сходи, — говорит он. — Чего тебе мешает-то? Я с тобой туда точно не попрусь, не пялься даже так на меня.
Он вообще не уверен в том, что когда-нибудь нормально привыкнет к тому, что у него появился бойфренд. В инопланетян поверить проще.
Со стороны двери раздается голос Игги. Микки поворачивает голову, видит, что приперся брат еще и не один. Пузо Светланы выпирает слишком далеко, чтобы его нельзя было разглядеть. Такое напоминание вообще не ко времени. Она, очевидно, разродится скоро. И по всем блядским законам, если вдруг чего развод какой, будет требовать алиментов. То есть нерожденного спиногрыза все же придется обеспечивать, потому что она как-то ну не совсем дурочка.
Микки напрягается и выпрямляется.
— Она тут какого хера делает? — спрашивает Микки у Игги, не приветствуя и не поднимаясь.
— Она тут на неделе собирается к бате на свиданку, — отвечает Игги.
И пропускает Светлану вперед.
Микки устраивает ладонь на колене Галлагера и смотрит на притащившихся членов своей семьи волком. Ему нихуя уже не весело. Потому что Светлана явно пытается собраться его шантажировать. Микки и так понимает, что батя узнает достаточно скоро, но не уверен в том, что готов к тому, чтобы настолько скоро. Из-за решетки он в самое ближайшее время не выйдет точно, но удаленно подгадить как-нибудь да сможет.
Микки думает о том, что надо срочно сменить дома замок. И начать его регулярно запирать.

Микки хочется послать Светлану нахуй, окончательно и беспросветно. Со всеми ее претензиями, отвратительным акцентом и угрозами рассказать папаше. Потому что папаша и так узнает, чего тут угрожать? Это охуеть какое шило, которое спрятать невозможно. Не в их районе. Не с таким перфомансом. Да и без перфоманса бы не получилось — разносятся быстро даже подозрения. А в случае с отцом, который и так уже их с Йеном засекал, достаточно одного "слушай, а не пидорок ли твой младший часом" от любого собутыльника, чтобы тот Микки голову открутил голыми руками. Йену потом заодно тоже.
Послать хочется. Но она предлагает типа как сделку. И Микки не чувствует себя уже настолько смелым, чтобы послать на таких условиях. Трезвый уже, все-таки.
Отец все равно узнает, но лучше позже
Микки поднимается со своего места, сжимая и разжимая кулаки. Послать хочется, но послать стремно. Он терпеть не может оказываться в таких ситуациях. А в последнее время его в них то и дело ставят. Обычно Галлагер. Светлана — разнообразия ради.
— Финансово, — бросает Микки, глядя на нее.
Стерва высокая, да еще и с выпяченным тугим животом. Микки приходится запрокидывать голову, чтобы встретиться с ней взглядом.
— Никакой общественной хуйни, — продолжает он, — типа курсов для беременных и похода за кроваткой. На это я не подпишусь.
Он вообще не хочет ничего общего иметь с этим ребенком, если честно. Ему плевать, даже если он действительно его, а не вообще кого угодно в их районе. Особенно плевать, если ублюдок в животе русской стервы — ему, блять, брат.
Не плевать — на свою и Галлагера безопасность.
При таком раскладе выставить Светлану из дома он не сможет. Можно выселить ее в комнату бати, которую даже брательники не оккупируют, пока тот сидит. И, да, поменять к херам замки. Брательников тоже уломать встать единым фронтом. Один он не сможет, а забаррикадироваться у Галлагеров — вообще не вариант.
— Но ты поддерживаешь меня, — добавляет Микки, продолжая смотреть прямо на Светлану. — Без выебонов лишних, усекла? Иначе уебываешь нахер из моего дома. У нас новая, блять, эпоха.
Потому что жить в постоянном страхе ему тоже реально надоело. Уж если шантаж, то пусть на его условиях, как бы феерично это не казалось со стороны.
Микки выразительно смотрит на Светлану, надеется, что до нее дошло нормально. Условия-то он реально предлагает туда-сюда взаимовыгодные. Крыша над головой и какая-то финансовая поддержка ей, возможность что-то придумать до выхода отца из тюрьмы — ему. Все равно ведь есть опасения, что он дружков каких своих подговорит ему ребра пересчитать, раз сам дистанционно не может. Микки реально не может лишний раз рисковать.
Только так с этого паршиво, что хочется уже выть.
— Пойду курну, — бросает Микки и, едва не задевая плечом Светлану, двигает на выход.
Он подхватывает свою куртку по дороге и нормально выдыхает уже только тогда, когда оказывается на свежем воздухе.

Микки тяжело дышит, когда оказывается снаружи. У него немного кружится голова ото всего этого пиздеца, который вокруг него происходит. Потому подышать ему нужно.
Он хлопает себя по карманам, достает сигареты. На какой-то момент ему кажется, что он вообще забыл их внутри, но нет. Такое просто не пропьешь. Но ждать и долго курить на холоде ему не приходится. Светлана вываливается вместе с Йеном и Игги. От этого немного передергивает. Будто его ебанутая семейка разрастается, а не уменьшается на одну пузатую Светлану.
Микки зажимает зубами сигарету, пожимает руку жене.
— Пока он под домашним арестом, — говорит Микки, кивая головой на Йена, — я буду тут в основном. Можешь не торопиться пока с перетаскиванием вещей. Что? В комнату Терри переберешься, я не выставляю тебя на улицу.
Ему уже не ясно, налаживается его жизнь или наоборот. Но к Йену он придвигается немного ближе, косится на него и выдыхает. Стоило оно того? Пожалуй.
Светлана цепляется за локоть Игги. Брат кривится, но не дергается. Вот его немного жалко, потому что ему-то некуда из дома свалить.
— Я завтра приду, — говорит Микки. — За всякое бытовое перетрем.
Игги кивает. Натуральная смена эпох выходит. Сплошные перемены, к которым жизнь, блять, никогда не готовит. Микки отбрасывает окурок, не смотрит на уходящих уже Игги и Светлану. Он подталкивает Йена обратно к двери в галлагеровский дом.
— Я там сменю замки, — говорит он. — Надо еще документы на дом поискать, там батя какую-то херню мутил, чтоб за долги не забрали. Короче, он точно не на него сейчас записан. То ли на мать, то ли на кого-то из нас.
Микки не уверен в махинациях отца, но что-то такое точно помнит. Кажется, переписывал он дом на Джейми, когда Джейми был то ли пьяным, то ли упоротым во все поля. Не так важно, главное, что сейчас это может сыграть им на руку.
Он стаскивает с себя куртку, бросает ее на диван. Микки сейчас не отказался бы от бутылки прохладненького пива.
Или от ебли.
Микки шагает к столику, на котором валяется под коробками от пиццы пульт от телевизора. Звук телевизора он делает громче. Выразительно смотрит на мелкого, отирающегося по первому этажу. Не менее выразительный взгляд переводит на Йена.
— Слышь, — обращается он к Карлу. — Тебе ничего не надо наверху. Усек?

— Замок надо врезать, блин, — бурчит Микки.
Детей тут любопытных слишком много выходит, даром, что они тоже бурчат. И делают очень сложные, мать их, лица. Микки хмыкает, наблюдая за тем, как Йен подпирает дверь. Защитная система от нежеланных детей, чтоб ее. Контрацепция от взрослых мальчиков и пубертатных девочек.
Ну или беспардонных старших, которых все равно что-то тут не видно. Лип, по идее, в свой кампус должен был вернуться. Редкостный человек в их районе. Учится, причем не в общественном колледже и даже не на курсах повышения квалификации продавцов-консультантов салонов сотовой связи.
Микки цепляется пальцами за свитер Галлагера, чтобы притянуть его к себе еще ближе, теснее. Про блядский холод в таких условиях не получается даже думать. Взгляд мутится, дыхание тяжелеет. О проблемах есть целая возможность на некоторое время просто забыть.
Спиной Микки заваливается на матрас. Тонкий и для двоих не самый удобный, но уж какой есть. Других вариантов, более комфортабельных, не то чтобы много было во всем доме.
Микки тянется к Йену, который будто специально тормозит.
Или не будто. И приз в категории самых своевременных вопросов получает...
— Ты охуел? — спрашивает Микки. — Нет, блин, я просто так с Пэт Беннатар позорился. Хобби у меня, блять, такое, себя дебилом на весь район выставлять.
Он поднимает руку, проезжается ладонью по боку Галлагера до его спины. Ерзает задницей под ним, чтобы устроиться хоть на самую малость удобнее. Не то чтобы у него это получается.
— Само собой, блять, — продолжает он, — мы реально вместе.
Куда уж тут реальнее? Когда дышать даже сложновато от того, как сбилось уже к чертям собачьим дыхание.
***
В коридоре на втором этаже торчит Дебби. Ходит из угла в угол с телефоном, стоит дверь открыть, как она в глаза бросается.
Микки дверь распахивает и не закрывает, чтобы до ванной двинуть. То ли отлить, то ли освежиться после.
— Я не могу дозвониться до Фионы, — слышит он голос девчонки, когда закрывает за собой дверь ванной. — С прошлого вечера еще.
Сам он пожимает плечами. Он не видит ничего такого стремного в том, что кто-то из родственников где-то продолбался. У них вон дома постоянно кто-то проебывается. Но постоянно же возвращается. Нормальная, пусть и печальная для гетто тема. Хочется свалить подальше, но дальше какого-нибудь крэк-хауса на краю района все равно не уйти.