- У меня обязанности! – худое, ссохшееся лицо старика, с длинными глубокими морщинами у крыльев орлиного носа, мрачно и холодно смотрело из-за потемневшей от времени поверхности зеркала на старомодном прикроватном столике.
– Обязанности! – еще раз повторил он для убедительности.
По эту сторону зеркала стоял мужчина лет шестидесяти пяти – семидесяти, худой, высокий и болезненный. Длинное черное пальто до пола обвисло на нем, как на вешалке, и казалось, что плотная ткань слишком тяжела и тянет его к земле. Он неуверенно горбился. Руки повисли вдоль тела. Только голова была упрямо поднята, и холодный обозленный взгляд буравил стекло.
- Обязанности, - в третий раз повторил он сам себе, куда тише, по-стариковски крякнул и вышел из спальни в коридор, чтобы принести свои вещи. На кровати за его спиной осталась лежать женщина лет сорока с небольшим. Она разметалась по кровати, на ее лице застыли непонимание и испуг, одна рука была прижата к груди, как будто у нее болело сердце. Но сейчас оно уже не болело: оно остановилось несколько минут назад под действием убийственной дозы препарата, название которого мужчина никак не мог запомнить. Все, что он знал, это, что женщина давно принимала это снотворное, – ее мучали кошмары.
Как настоятель местной церкви преподобный Дэвид Никс многое знал о людях, живущих вокруг. Эту женщину, Дороти Майерс, он исповедовал несчетное множество раз и столько же раз бывал у нее дома. Она была одинокой, три года назад вся ее семья разбилась в автокатастрофе. С тех пор отец Никс был единственным, кто приходил в этот дом, единственным, кому Дороти открывала дверь. Ее мучали видения, настойчивые голоса, бесконечные кошмары и головные боли. По утрам она пила отвары каких-то диких трав от местной гадалки и заедала их таблетками, по вечерам – читала молитвы и развешивала до дому ловцы снов. Она всегда стыдилась смотреть Никсу в глаза, когда рассказывала про эти деревенские ритуалы и каждый раз просила у него прощения. Никс раз за разом повторял, что Бог простит.
Бог все простил Дороти Майерс. Бог не был зол на нее, как не был и Дэвид Никс. Но так уж сложилось, что одинокая Дороти, которая сама себя заперла в старом пустом доме и медленно сходила с ума, была на этом свете больше никому не нужна. А вот преподобный Никс был нужен. Был нужен многим: прихожанам, соседям, животным из питомника, на содержание которого собирали деньги в его церкви, и многочисленным дальним родственникам, которых Дэвид почти не знал, но которые исправно посылали ему открытки на Рождество. И самое главное, Дэвид Никс был нужен самому себе: у него было еще столько планов, столько идей, он недавно начал писать книгу по философии, и рецензент из издательства, едва прочитав первые пару глав, уже обещал ее купить. Дэвиду Никсу еще рано было умирать! В конце концов, ему было всего шестьдесят два! Но, увы, его почти разрушившаяся печень думала иначе. И страшные боли, которые его преследовали, были сущими муками Ада наяву, хоть Никс уже и утратил веру и в Ад, и в Рай.
Зато под конец жизни, в которой ему не помогли ни молитвы, ни воздержание, ни примерный, здоровый образ жизни, к нему вернулась вера в трансплантологию. Врачи из частной клиники обещали подарить ему еще десять – двадцать лет жизни, если случится чудо, и у него найдется лишних несколько сотен тысяч или (вдруг) подходящая здоровая печень. Божественные чудеса и деньги были несовместимы – это он понял давным-давно, но вместо денег провидение послало ему эту женщину, которую тоже давно уже мучила невыносимая боль. И ее медицинскую карту, небрежно забытую на тумбочке.
Теперь Дороти Майерс больше не будет страдать от своих страхов и боли. А скоро не будет и он. Преподобный Никс наклонился над своим саквояжем, забытым в коридоре, и дрожащими руками стал доставать телефон, когда почти над ухом раздался голос. В первую секунду Дэвид даже не успел разобрать слова: от одного осознания того, что кто-то был в этом доме, кто-то видел его здесь, у него чуть не остановилось сердце. Потом он медленно, кривясь от неожиданной боли во всех суставах, распрямился. И сердце старика чуть не остановилось во второй раз.
–Фрэнк!
Старый друг, которого он считал давно пропавшим, даже погибшим, стоял перед ним живой, здоровый и… ничуть не изменившийся. Дэвиду понадобилось несколько долгих судорожных вздохов, чтобы осознать, что не так. Фрэнк выглядел даже моложе, чем в последний раз, когда они виделись.
– О… – Дэвид постарался взять себя в руки, - Вы, должно быть, сын… дальний родственник? Вы знали Фр…
Зачем он задавал все эти вопросы? Он и так знал ответ: по невероятным рыжим глазам, сверкающим из темноты, как языки огня, по его бесшумному появлению, по неуместному вопросу, который задал старый друг, Дэвид уже все понял:
– Я схожу с ума.
Отредактировано David Nix (2015-08-20 17:19:26)