Если ты оббежишь дом ещё раз, ничего не изменится.
Нет, Мелифаро, серьёзно. Тебе не кажется, что это последнее, чем ты должен сейчас заниматься?
Ему незнаком этот человек, периодически отражающийся в зеркалах: растрёпанный, с огромными синяками под глазами, сбившимся дыханием и выражением безграничного ужаса на лице. Он ни разу его не видел, а потому, выгадав секунду, думает: а не проклял ли кто это место? - и тут же опускается на пол, прижимая к груди самопишущую табличку. Вспотевшие ладони сжимают её так крепко, что едва не ломают пополам; если это им не удастся, то как минимум они её отполируют - до блеска и полного исчезновения всякого на ней текста.
Наверное, это - как раз то, что ему нужно. Исчезновение.
Ему не нравится обращение «Мелифаро», выписанное на табличке. Слова «эпидемия», «заражена», «забирают». Поэтому - пусть их не станет, пусть они растворятся, сотрутся, уничтожая всякое воспоминание о том, что были, что он читал это, мёртвой хваткой вцепившись в края таблички, и с каждой буквой его лицо бледнело ещё на половину тона.
Это не то, в чём он отдавал себе отчёт, но слова «Люблю тебя. Кенлех» действуют намного эффективнее любого Смертного шара, кем бы он ни был запущен.
Пять минут. Дайте ему пять минут, и он придёт в себя. Осознает, поймёт, к нему вернутся умения думать, рассуждать, действовать. Это не станет смирением, ушедшей болью - такого рода ужас и тоска не отпускают тебя столь просто, они - твои верные спутники на годы, десятилетия, века; они - диагноз, хроническое неизлечимое заболевание психики, от которой лишь по недоразумению не пахнет безумием. Мелифаро не маленький безрассудный мальчик, его не слишком просто пошатнуть: крепкий разум, поддерживаемый устойчивым оптимизмом - постройка надёжная и долгая, но не существует зданий, которые нельзя сломать, как не существует умов, иммунных к любым внешним катастрофам.
Но ещё пять минут, и наступит почти блаженное отрешение. Слова «по моей вине вымерло целое королевство» никуда не денутся - останутся в голове, настойчиво терроризируя сознание, пробиваясь куда-то вглубь, к эмоциональным рецепторам, но застынут, не доходя до них. Это известное состояние - апатия; родная сестра прострации, она куда более милосердна - оставляет возможность думать и действовать, минимально влияя на физическую и умственную силы; обе они - подушки, на которые ты падаешь, ощущая удар, но не разбиваясь; твоя защитная реакция, необходимая, чтобы остаться собой и не провести остаток жизни в Приюте Безумных.
Хотя там сейчас было бы определённо не до него. Ха. Ха. Ха.
Как же это смешно - попросту недооценить противника. Думать, что он слишком молод и глуп, чтобы представлять серьёзную угрозу. Господа Тайные Сыщики, вы - самые большие кретины под этим небом, непохожим на решето лишь по какому-то абсурдному недоразумению.
Обнимайся со своей табличкой. Вспоминай свою очаровательную варварку, лапшу на собственных ушах - это смешное проявление небезразличия; больше у тебя не будет на это времени - осталось лишь две минуты. Потом дыхание придётся выровнять, ком в горле - прогнать, а ещё ты где-то потерял свой тюрбан, пока носился по дому, который уже привык видеть чистым и прибранным, а не заваленным бардаком, как когда-то. Ты сам прекрасно знаешь, что твоё бледное лицо с раздражённой от слёз кожей - не то, что ещё может помочь этому Миру. Если ему хоть что-то ещё может помочь.
Ещё минута, Мелифаро.
/
Ехо выглядел отвратительно: всегда яркий, красивый, живой, то, чем он был сейчас - это даже не агония; яростное, но постепенное затихание. Никакой пены на губах (трупов на улице), никаких глаз навыкате (перепуганных горожан, в спешке покидающих свои дома), и Мелифаро думал: наверное, это всё уже прошло, просто он не застал. Время на Тёмной стороне и время в Ехо - две совершенно разные прямые, даже не параллельные - скрещивающиеся, и если по ощущениям он стоял между Мирами, ожидая Шурфа, совсем и совсем недолго, то здесь люди уже успели столкнуться с катастрофой в полной мере.
Где были Джуффин, Кофа, Макс, Меламори, где были все?
Мелифаро пытался понять, но в его голове не было даже теорий - сплошные гипотезы и догадки. Единственный доступный ему факт: они ничего не предотвратили.
Не смогли, не успели? Или их просто не было - как Мелифаро с Шурфом? Безумие. Джуффин не оставил бы Ехо без защиты.
Если бы только это не угрожало его собственной шкуре, а он не был в состоянии её спасти.
«Шурф, - Мелифаро послал зов единственному, в чьей жизнеспособности ещё мог быть уверен, - я еду в Дом у Моста. Тебе уже наверняка всё известно и ты тоже не можешь докричаться до остальных, но мне надо убедиться. Ах, Магистры!»
Просто имейте в виду: когда ты едешь по абсолютно пустой дороге на чудом выжившем и найденном амобилере, уродливое создание, уверенно лезущее на твоё транспортное средство - это, ну, не то, чего ты больше всего ожидаешь. Хотя стоило бы.
Смертный шар, слетевший с ладони - почти машинальный жест, хотя он и не был коронным трюком Мелифаро. Человек - а когда-то это явно был он - растянулся, недвижимый, рядом с амобилером, а Тайный Сыщик (если Малое Тайное Сыскное Войско ещё можно было считать действующим) вгляделся в свою внезапную жертву с тошнотворной необходимостью знать, смешанной с отвращением, брезгливостью и, напоследок, - страхом.
И, чертыхнувшись сквозь зубы, поехал дальше, оставив это лежать там, где оно упало.
Мелифаро был готов поклясться, что антропоморфное существо, задержавшее его на лишние секунды, не просто совершало лёгкую пробежку, разминая полуразложившиеся кости и мышцы, покрытые омерзительными наростами; это была атака.
В Дом у Моста он не вошёл - вбежал, спрятав амобилер между большим и указательным пальцами. Меньше всего ему хотелось теперь лишиться этого средства передвижения.