Рядом с четырехэтажным домом остановилась черная машина. Штефан выглянул в окно, отодвигая шторку. В свете круглых фар и редких фонарей, он увидел, как из машины выходят три человека, двое из которых с винтовками. Водитель, похоже, остался на месте, не глуша мотор. Значит, все произойдет быстро, осталось меньше трех минут. Штефан взглянул на настенные часы, стрелки которых мерно тикали, отсчитывая ускользающие секунды. 23:13, близилась полночь. Затем, мужчина перевел взгляд на слегка встревоженное лицо жены. Они оба понимали, кто и зачем мог приехать в такое время: это была тайная полиция на службе Империи, Гестапо. Вот только если Анна не осознавала, что беда стучится именно в их дверь, а не в соседнюю, то ее муж догадывался, что это могли быть по его душу. Он знал о своих грехах перед Третьим Рейхом, и, хоть церковь он посещал часто, замаливать их не торопился.
Штефан вытащил из кармана брюк пачку сигарет и закурил прямо на кухне, где они с женой пили  крепкий чай. Трех минут было ему достаточно, чтоб выкурить сигарету и поймать недобрый взгляд блондинки, которая так не любила курение. Со своей пагубной привычкой мужчина шел рука об руку дольше, чем с женой и партией, последняя из которых вела активную пропаганду отказа от курения и запрещала курить на рабочих местах. Но даже это не заставило его бросить курить. Выдохнув облако дыма, Штефан поднялся со стула, отходя от окна так, чтоб его точно никто не увидел и не прочитал сказанное даже по губам.
- Иди в спальню, Анна. Лучше не выходи оттуда, но запираться не нужно. Ты ничего не знаешь, лучше все отрицай, - почему-то сейчас перед женой он решил не играть удивление и не изображать беспокойство за соседей, будто это не за ним, но спохватываться было поздно.
- Что происходит? Что ты сделал?
- Ничего, что могло бы навредить нам с тобой, - Штефан, отведя руку с сигаретой в сторону, подошел к жене и прижал ее к своей груди, вдыхая запах ее светлых пшеничных волос. Они прожили вместе четыре года, и, как бы скептически он ни относился к идее брака, все же, чисто по-человечески, он привязался к супруге. В их браке не было ни любви, ни детей. Штефан ценил заботу Анны, Анна тихо восхищалась мужем и не подозревала его ни в чем, оба исправно исполняли супружеский долг и долг перед Германской Империей. 
Горький запах крепких сигарет заполнял комнату, горечь была даже на языке. Анна ушла в спальню, тихо прикрыв дверь за собой. Раздался стук в дверь, глухой, требовательный. На минуту позже, чем ожидал Штефан, и этого хватило, чтоб коротко проститься с Анной. Пригладив волосы, глядя в зеркало в прихожей, мужчина зажал между губ новую сигарету и успел сделать лишь одну затяжку, прежде чем стук повторился вновь. Открыв дверь в свой дом для непрошенных гостей, они коротко обменялись приветствиями.
- Чем обязан столь позднему визиту? - мужчины напирали на него, входя в квартиру без приглашения. Штефан пропустил их внутрь, отступая назад, вглубь коридора, делая очередную затяжку.
- Вас подозревают в шпионаже и посягательстве на независимость Германской Империи. Ордер на арест и обыск квартиры у нас имеется. Встаньте лицом к стене и заведите руки за спину.
- Прошу дать мне пять минут, я должен проститься с супругой, - Штефан оглядел мужчин в черной форме и перекатил сигарету в другой уголок рта. У него не получится сбежать, даже с учетом, что жили они на втором этаже, и спрыгнуть можно без сильного риска для здоровья. Они не зря оставили водителя внизу, а винтовки они явно берут с собой не для своей безопасности. Да и куда бежать? Он в самом сердце Германии,  в Берлине, до ближайшей границы сотни лиг. Даже если он окажет сопротивление, оно не будет иметь смысла. Подчиняться и сдаваться Эйнхвальд тоже был не намерен, он знал и готовился к такой ситуации. Но видимо где-то просчитался. Донос? Где-то раскрылся? Или же вскрылись фальшивые документы? Все это, безусловно, имело значение. Последние три месяца он чувствовал на себе более пристальное внимание начальства, и даже из-за этого перекрыл поток информации, что он сам и поставлял врагу. Но это не спасло, значит, было нечто иное, ставшее последней каплей на чаше весов его двойной игры.
Один из конвоиров, что был ближе к подозреваемому, неожиданно ударил ему в солнечное сплетение прикладом винтовки и затем завел руки Штефана за спину, защёлкивая на запястьях наручники. Эйнхвальд сдавленно выдохнул, роняя зажжённую сигарету на пол и чуть сгибаясь. Из спальни трепетной птичкой выбежала Анна и устремилась к мужу. Видимо, происходящее только сейчас окончательно дошло до нее. Она слышала обвиняющих, не верила им и потому выбежала в коридор. Ее перехватил один из вооруженных мужчин, что намеревался остаться и перерыть квартиру вверх дном.
Подозреваемого под руки вывели из дома, быстро миновали улицу и усадили на заднее сидение машины. В эту ночь даже погода не лила по Штефану слезы, в рыданиях содрогалась лишь Анна. Она знала, если в чем-то обвинят Штефана, она также пойдет под суд. Женщина одновременно оплакивала мужа и свою судьбу.
Машина доехала до обычного здания из серого кирпича, ничем не примечательного, особенно в темное время суток. Разве что окон было меньше, чем в жилых домах. Было вполне ожидаемо, что здесь были подвалы, и о данном обстоятельстве Штефан узнал позже, когда спускался вниз по широкой железной лестнице.
Конвой остановился рядом с одной из железных дверей; совсем неподалеку сидел юноша, дежуривший за столом, на котором располагались ровные, небольшие пачки документов. Ни один листок не выбививался из стройного ряда бумаг: вот она немецкая точность и скурпулезность.
- Лицом к стене, ноги на ширине плеч, сопротивление не оказывать, - спины Штефана коснулось металлическое дуло автомата, и мужчина послушно выполнил приказ. Карманы брюк грубо вывернули наружу, вытаскивая пачку сигарет с зажигалкой внутри и паспорт с партбилетом. Затем чужие руки грубыми похлопывающими движениями прошлись по всему телу, обыскивая на предмет оружия.
- Ваше имя, фамилия и дата рождения,- дежурный заполнял документы, смотря в удостоверение личности подозреваемого. Вопрос этот был лишь формальный, чтоб удостовериться, что взяли того, кого нужно.
- Штефан Эйнхвальд, дата рождения - 28 февраля 1910-го. Тридцать один год.
Справа послышалось щелканье колесиком зажигалки, и Штефан перевел взгляд с серой штукатуреной стены на мужчину из конвоя. Тот игрался с его зажигалкой, расходуя в ней горючее.
- Она тебе больше не понадобится, - конвоир криво улыбнулся и убрал зажигалку в карман кителя. Пачка сигарет, совсем новая, в ней не хватало только двух штук, покоилась на столе дежурного. Не сложно было догадаться, что и ее не станет – как только решится вопрос с документами и Эйнхвальда опередлят в камеру, ее скурят за один перекур.
- Семейное положение, - унылым и тянущим голосом продолжал дежурный.
- Женат на Анне Эйнхвальд, детей нет, - Штефан вернул взгляд обратно на стену, чтоб не смотреть в нахально и превосходительствующе улыбающиеся глаза мужчины, что приватизировал его зажигалку, и не вспылить. Его специально пытались вывести из себя, чтоб он оказал сопротивление, а конвоиры получили возможнсть пресечь его, желательно ногами по мягким частям тела.
- Место работы, - кажется, допрос начался несколько раньше, еще с коридоров Гестапо. Но через пару вопросов его определили в небольшую камеру, где был лишь стол, два стула, один из которых в центре комнаты, и мигающая желтым светом лампа в потолке. Штефан уже сейчас был уверен, что за этими стенами его никто не услышит.
Конвоир снял с подозреваемого наручники, велел сесть на стул и вновь завести руки за спину. Всего одна минуты свободы, её небольшого глотка хватило лишь, чтоб растереть запястья. Находясь в самом сердце тайной полиции, под толщей земли в подвале, без оружия давать отпор двум вооруженным мужчинам в камере, было бы самым глупым вариантом борьбы за свободу. Оставалось только покорно выполнить приказ и придерживаться своей построенной в голове стратегии поведения на допросе.
Перед тем как стянуть руки бечевой веревкой, с левой руки Штефана сняли наручные часы. Конечно же, под предлогом изъятия личных вещей, якобы до этого им мешали наручники. Закончив с веревками, конвоиры молча покинули камеру, закрыв железную дверь на замок. За стеной не было слышно голосов, и Эйнхвальд был предоставлен сейчас лишь самому себе. Здесь не было ни окон, ни часов. Точнее, тут больше не было часов, но при всем желании мужчина не смог бы извернуться и посмотреть время на запястье. Камера была прохладной, чувствовалась высокая влажность помещения. Штефан растирал ладони и пальцы для того, чтоб кровь не застаивалась в конечностях и продолжала циркулировать. Неизвестно, сколько ему предстоит здесь находиться, а из-за туго затянутых на запястьях веревках  могла развиться гангрена.
Прошло целых полчаса, прежде чем дверь вновь отворилась. Вошла невысокая, но стройная женщина в форме. По всей видимости, она и была его дознователем. Штефан конечно знал, что женский ум способен на всякого рода жестокости не меньше мужского, но силы в ее руках явно мало. Хотя кнут  все же внушал некоторую настороженность.
- Штефан Эйнхвальд, - в очередной раз повторял свое имя мужчина, отвечая на поставленный вопрос, - может, Вы тоже представитесь, фрау? Хотелось бы знать, с кем придется вести разговор.
Конечно, он не ожидал от этой женщины теплого разговора, по ее выражению лица было видно, что она настроена решительно на допрос. Штефан не знал, что конкретно у тайной полиции есть на него, какие сведения они успели собрать. Так что он планировал говорить только те факты, что были на виду у общественности, оттягивая время.
Обстановка была угнетающей, но, благодаря тому, что где-то глубоко в душе Эйенхвальд всегда был готов к такому повороту событий, он не паниковал и выражал полное спокойствие. Словно, сейчас с ним просто проведут беседу о верности партии и отпустят. Такого ожидать, конечно, не стоило, и мысленно надо было продумывать худшие варианты развития дальнейших событий, но Штефан очаровательно улыбался женщине, выпрямив спину и широко расставив ноги, смотря снизу вверх. Фиалковые глаза дознавателя были холодны, взгляд был строг и напорист. Кажется, он уже встречал ее когда-то, и дело было в штабе Вермахта.