Откуда начинаются поиски, если необходимо кого-то непременно отыскать? Самый очевидный ответ – с дома. Однако никому никогда не приходило в голову искать Гермеса на Килини, где находился его дом, потому что… все знали Гермеса. В отличие от некоторых божеств, у него не было как таковых привязанностей к определённым местам, он не имел привычки заседать во дворцах или раз за разом следовать одному и тому же пути. Сегодня – здесь, завтра – там. Он был везде и одновременно с этим нигде конкретно – как ветер, постоянно куда-то стремящийся. Неудивительно, что именно он стал покровителем путешественников и странников.
Впрочем, несмотря на эту территориальную непостоянность, найти Гермеса обычно не составляло большого труда, потому что он прекрасно умел прислушиваться и слышать. А кому-то, как, например, его отцу, и вовсе достаточно было лишь взглянуть свысока, чтобы понять, в какую сторону обращаться. Однако временами даже зоркому взору небожителей было ох как трудно разыскать стремительно перемещающегося с места на место вестника. А всё потому, что они, памятуя о заброшенных лабиринтах Килини, по старой привычке проходили мимо этой горы, где, между тем, и скрывался обычно общительный бог, стремясь обрести покой, в котором изредка нуждался даже он.
Никаких богов, никаких людей. Вокруг только хвойные леса, трели птиц и дикая земляника, под тенистыми ветвями которой некогда он был воспитан. Несколько деревьев с той поры разрослись до целой рощи, но самые большие изменения претерпела одинокая пещера, прежняя обитель плеяды Майи. Тысячи лет спустя на Килини нагрянут спелеологи, радостно развернут бурную деятельность, но так и не доберутся до того, что кроется за каменной толщей природных стен, ведь к тому моменту от родного дома Гермеса мало что останется. Стараниями предусмотрительного бога.
Знал бы он, как скоро ему придётся отказаться от своего прибежища, на века приняв образ извечного кочевника, коим, впрочем, всегда себя самонадеянно считал, то, возможно, проводил бы здесь чуть больше времени, потому что где-то там, за тонким горизонтом будущего, человеку, в очередной раз сменившему имя, еженощно во снах являться будет звёздное полотно, проскальзывающее меж каменных колонн. И хор затаившихся полуночных сверчков. Куда проще быть странником и пропускать через себя весь мир, когда знаешь, что, в случае чего, тебе всегда есть куда вернуться.
Небо догорало алым пламенем, когда фигура, мирно расположившаяся на одной из нижних сосновых ветвей, наконец, пошевелилась. Осыпав землю градом мелких хвоинок, Гермес спрыгнул вниз и плавно приземлился – лишь белоснежные крылышки на золотистых сандалиях трепыхались ещё какое-то время после этого. У самого основания дерева, меж извилистых корней, покоилась плотно набитая ягодами сумка, которую бог тут же подхватил, перекинул через плечо длинный ремешок и направился поперёк склона горы, предвкушая спокойные часы тишины до рассвета. Одно из любимых времён суток – летние вечера, плавно перетекающие в ночь. Похожую лёгкость, как сейчас, можно было ощущать лишь когда путешествуешь между мирами, паришь где-то между небом и землёй. Что примечательно, путь в подземное царство оставлял совсем иные впечатления. Какую бы искреннюю дружескую привязанность Гермес ни питал к Аиду, но он не понимал, как тот может безвылазно сидеть в столь мрачном месте. Хотя да, это же Аид. А своя палата – дороже злата.
Деревья постепенно расступались перед ним, выводя к совсем непримечательной тропинке, поворачивающей наверх, к скалистому выступу, на котором притаился скромный, лишённый каких-либо изысков моноптерос, где сын Зевса и коротал своё пребывание на Килини, оставляя куда более впечатляющую часть своего убежища всем тем, кого он здесь не ждал.
Одна из небольших ягод, вслепую выхваченная из сумки, полетела вверх, замедлилась, застыв на долю секунды в воздухе, после чего устремилась вниз и... Стукнув Гермеса в лоб, соскочила вниз и покатилась по земле в неизвестном направлении. А Гермес так и застыл на месте с полуоткрытым ртом, непонимающе уставившись на пляшущие по каменным глыбам отсветы. В той стороне, где находился главный вход, очевидно, были зажжены извечно пустые чаши для наружного огня. Гермес потер скорее чисто рефлекторно место фактически незаметного  ушиба (в самом деле, что ему с этого) и нахмурился, пытаясь понять, кого могло к нему занести. Нерадивого путника, заплутавшего в горах и решившего переждать ночь в первом попавшемся месте, пускай и таком нетривиальном, или же недоброжелателя, намеренно искавшего с ним встречи?
Кто бы то ни был, решил Аргоубийца, ему до этого нет никакого дела, а с гостем они познакомятся позже. Может быть. Если хозяин горы однажды вздумает с какой-то стати прогуляться по своим же владениям. И так бы он, наверное, и продолжил идти своей дорогой, если бы не одно очевидное обстоятельство, о котором уже упоминалось выше. Огонь. Этот кто-то, кем бы он ни был, явно постарался, чтобы его присутствие не осталось незамеченным, а, следовательно, – его, Гермеса, действительно искали. И уж вряд ли пытались сделать это тайно. Поколебавшись немного, мужчина вздохнул и, развернувшись, направился прямиком к источнику света.

***

Каждый новый поворот, каждый новый пустующий проём, ведущий в очередной зал или коридор, - и Гермесу всё сильнее становилось не по себе. Почти что забытое чувство.
Обычно, если он и оказывался в этом путаном лабиринте, который на самом деле был не так уж и велик, загвоздка заключалась лишь в непозволительном разнообразии входов-выходов и невозможности понять – шёл ли ты уже вдоль этой стены или какой-то другой. Все они были, как говорят люди, на одно лицо. Так вот, обычно, если его и заносило в эту замысловатую сеть коридоров, то Гермесу не составляло труда достаточно быстро, уверенным и торопливым шагом преодолеть и оставить позади весь этот путь. Всё-таки не сказать, чтобы он слишком жаловал всякие подземелья и подобные пространства. Однако на сей раз дело обстояло совсем иначе. Нет-нет, Гермес не забыл ни единого поворота и по-прежнему знал схему своего убежища как свои пять пальцев, но вот в чём проблема – его нежданный гость, судя по всему, тоже знал эту схему. И при этом не преминул это продемонстрировать тем же способом, каким оповестил бога о своём присутствии.
Очередной зал прямоугольной формы встретил вестника ярко пылающим очагом в самом центре. Неспокойное пламя освещало меандры, ровными линиями опоясывающие помещение и являющиеся, по сути, единственным здесь украшением. Вновь огонь. Огонь повсюду. Хоть он и явно выступал оповещающим сигналом, но что-то при этом подсказывало Гермесу, будто символичность именно этого явления куда глубже. А тот факт, что никто из известных ему божеств, имеющих к огню хоть какое-то отношение, не стал бы устраивать подобное представление, лишь вводил в ещё большее замешательство. Лихорадочно прокручивая в мыслях все имена, которые только мог вспомнить, Гермес пересёк зал, ступая тихо, осторожно, гадая, что же ждёт его там, в конце пути. С неведомым гостем – а сомнений в их встрече уже не оставалось – их разделял теперь всего лишь один коридор. Впрочем, самый длинный из всех. Ещё один вопрос, который волновал мужчину не меньше, чем все остальные, - в каком из двух залов произойдёт эта встреча? Ответ не заставил себя долго ждать.
Едва Гермес взошёл по каменной лестнице, как его взору предстали уже знакомые отсветы, падающие на холодные стены вдалеке – там, где всякого путника ожидала последняя развилка. Последний выбор. Выбор, в котором неизвестный пришелец не ошибся.
На несколько мгновений бог застыл на месте, задумчиво наблюдая за столь непривычным для местной обстановки пятном тёплого света в конце тоннеля. У каждой неизвестности есть две стороны, две чаши на весах – чёрное и белое, добро и зло, плохое и хорошее. И до тех пор, пока не доберёшься до известности, преодолев все «не» на своём пути (нежелание, незаинтересованность, нехватка смелости), эти чаши будут пребывать в равновесии, не смея тронуться ни в ту, ни в другую сторону. Ведь, как говорится, не попробуешь – не узнаешь. Гермес не боялся продолжить идти вперёд. Ему было любопытно, что уже рождало желание добраться, наконец, до сути загадки сегодняшнего вечера. Однако привело в движение его весы неизвестности вовсе не это, а нечто более хрупкое, едва ощутимое. Нечто, что бог и сам пока что не до конца понимал.
Ни о какой предвзятости не могло идти и речи, и его чувства основывались не более чем на простой, инстинктивной, непознанной даже мудрейшими из мудрецов интуиции, которая тянула вниз ту из двух чаш, что предназначалась положительному, тёплому и… светлому. Как этот огонёк в конце пути. По какой-то необъяснимой причине Гермес не готовился к худшему и больше не ожидал подвоха. С каждым следующим шагом, приближаясь к своей цели, он обнаруживал всё меньше и меньше сомнений и подозрений среди своих мыслей. И в этой тишине, нарушаемой лишь стуком его собственного сердца и лёгким шорохом от сандалий, соприкасающихся с каменным полом, совершенно неожиданно возникло новое ощущение. Хотя… не такое уж и новое. Со своими потомками Гермес не раз уже встречался, а потому прекрасно знал, каково это, когда один из них находится поблизости. Другое дело, что встретить одного из своих детей здесь было поистине невероятным. К слову о невероятном.
Терзаясь догадками и предположениям, Гермес многое уже успел напридумывать у себя в голове, но вот с чем он в самом деле не ожидал столкнуться сегодня, так это с птицей, а если точнее – с аистом, задремавшим под боком у расположившейся на ступенях львицы. На первый взгляд могло показаться, что оперение аиста необычайно ярко отражает разожженный огонь в очаге, но довольно скоро стало ясно, что это лёгкое сияние исходило от самих перьев.
Гермес переступил порог, привлекая к себе внимание львицы, которая тут же отняла голову от сложенных перед собой лап и приоткрыла пасть, обнажая передние клыки.
- Ничего, я тебя не виню, – чуть склонив голову, обратился мужчина к большой кошке и подался вперёд, и одновременно с этим птица встрепенулась и открыла глаза, видимо, почувствовав под собой шевеление, а может это раздавшийся голос нарушил её покой. Ровно в этот же миг свечение за долю секунды превратилось в пламя, охватившее диковинное создание целиком. По залу прокатился испуганный рёв, гулким эхом отскочивший от стен, и львица, подпрыгнув на лапах, отшатнулась в сторону. Оскалившись на источник обжигающей боли, она повертелась немного на месте и принялась зализывать чуть подпаленный левый бок. Хотя в общем и целом зверь отделался лишь испугом и данное действие было чисто ради собственного успокоения.
- Любопытно, - Гермес миновал выложенный каменной кладкой очаг и поравнялся с львицей, которая тут же выпрямилась и вытянула шею ему навстречу. Потрепав животное за ухом, он обратил всё своё внимание на гостя, чья личность хоть и стала чуть яснее, но по-прежнему была покрыта мраком, как бы парадоксально это ни звучало, учитывая полыхающие очертания чудо-птицы. – Из всего разнообразия всех возможных путей ты выбрал именно тот, который привёл тебя именно сюда.
Он мог бы спросить – почему. Почему именно этот зал, а не соседний, который от этого не отличался абсолютно ничем – ни орнаментом, ни рельефами, ни высотой колонн, ни даже количеством шагов по всей длине и ширине. Ничем за исключением одной лишь детали. Он мог бы также спросить – как долго он (или она?) блуждал по коридорам и блуждал ли? Он мог бы задать массу самых разных вопросов, которые так или иначе мелькали у него в голове, но не озвучил ни один из них. Птица не издала ни звука с момента своего пробуждения, а вполне могла бы. Навряд ли его потомок искал его затем, чтобы прийти и молча поглазеть. Быть может, у него самого были какие-то вопросы? Но в силу того, что они никогда раньше не встречались, этот потомок решил сперва узнать своего родителя? Изучить его. Гермес не любил принимать на себя роль изучаемого объекта. Он сам предпочитал изучать. А если бы с его стороны посыпались вопросы, то… это бы как раз и поставило его в столь неуютное положение. Поэтому – минимум вопросов. Заинтересованность можно выразить и иным способом, а заинтересовать Гермеса гостю удалось – это уж точно.
- Право, очень впечатляет, - Гермес сверкнул голубыми глазами и чуть улыбнулся. – Как, впрочем, и всё это, – правой рукой бог провёл в воздухе перед собой линию сверху вниз, намекая на внешний образ того, кто сейчас находился напротив, - но, думаю, что…
На какое-то мгновение ему почудилось, будто птица не совсем понимает, что он говорит. Покосившись на Гермеса то ли с подозрением, то ли с непониманием, аист, чуть покачиваясь, побрёл прочь. Мужчина в задумчивости взглянул в спину удаляющемуся созданию, которое, озираясь по сторонам и изучая обстановку, завернуло за одну из упирающихся в потолок колонн.
- Но думаю, - всё-таки решил закончить свою мысль Гермес, - что в своём истинном облике тебе будет куда удобнее, - запустив руку в сумку, свисающую на уровне бедра, он вытащил несколько крупных ягод как раз в тот момент, когда, щёлкая клювом, аист выплыл из-за очередной колонны и собрался скрыться за другой, но, обернувшись на звук голоса, на миг-другой застыл на месте, - угоститься, - отправив одну из ягод в рот, при этом не отрывая взгляда от огненной птицы, Гермес протянул в её сторону оставшиеся на ладони ягоды. – Землянику? – он вновь улыбнулся, уже шире, голос его был приветлив, а в лице не читалось ни единого сомнения, но внутри бог оставался начеку.
Должно быть, начеку оставался и аист постольку, поскольку, похлопав глазами на протянутые ягоды, он вновь скрылся за колонной. Гермес вздохнул, силясь понять, к чему тогда вообще всё это представление, однако тут что-то вспыхнуло с двойной силой за каменной преградой, а в следующую секунду к нему уже направлялась высокая девушка с тяжёлыми чёрными локонами, падавшими на плечи. Длинные рукава золотистого калазириса подметали пол, но привлекало внимание отнюдь не это, и не богатые украшения на теле. Вовсе нет – едва ли не первое, к чему Гермес приковал свой взгляд, была золотая диадема с диском из того же металла. Но даже без столь красноречивого головного убора, с потрохами выдававшего принадлежность гостьи греческого бога к египетскому пантеону, всё было ясно как самый светлый день. Теперь-то понятно, почему ни на одно из его слов не последовало никакой реакции.
Богиня остановилась напротив Гермеса и протянула ему руку, демонстрируя, что совсем не прочь принять угощение.
- Я давно дружен с богами египетского пантеона и знаю многих, если не всех, – заговорил Гермес, перейдя на язык, который теперь понятен будет обоим. Вложив землянику в ладонь девушки, чьего имени пока не знал, продолжил. - Однако то, что с собственной дочерью оказался не знаком, и печалит, и удивляет одновременно.