Двенадцать входящих на два исходящих. Ветер неприятно разбивает уложенные рыжие локоны в разные стороны, тоскливо бьет в лицо пыльными дорогами и мертвыми листьями. Осень идет своими дорогами, укутанными слякотными лужами, улетевшими птицами и мертвыми воронами за оградами. Осень, признаться, ее характер носит: такой, немного непостоянный, задорный, и смотрит вдаль как-то бездумно, смеясь. Правда она, признаться, ненавидела осень. Осень навевает глупые думы о безумном, осень заставляет болеть людьми и быть нелюдем в толпе зверей. Где-то за углом садится солнце, и зажигаются по городу тысячи фонарей в сотне однотонных желтых огней, а за подворотней через два дома уже собирается заночевать брошенная собака. Она едва ли не поскальзывается на ровном месте, но умело держит равновесие и идет дальше. Признаться, день был тяжелым, и ноги не держат, плечи болят, спина устало клонит вниз и глаза предательски слипаются от скучно-серости этого пряного парка меж третьей и четвертой центральной длиной в три-четыре квартала. Признаться, день не задался. С самого утра на ногах, с самого утра какая-то беспричинная паника в голове, и штурмом все несется в голове с каждым новым звонком, и ей быстрее хочется пойти домой, закрыться от всего и всех, проспать до весны и казаться самой себе счастливым человеком. Ветер все еще бьет по щекам, и в глазах песчаное полотно стало чем-то повседневным, а у нее болит голова. Впереди бессонная ночь в погоне за неизвестным и темным, чернее ее довольных расширенных едва ли не на весь глаз зрачков, темнее ее потайных мыслей-желаний, надежд, может, каких-то оправданий. А он ловко подхватывает ее за руку, не дает упасть, и она улыбается, и смеется - все, как должно быть обычно, у людей. У него взгляд молодого соловья, и песни он поет до безумия красиво, но вчерашний день для него значимее нынешнего, и ругается он до собственной боли в голове. Это нормально, что она жертвует своим временем ради одного человека, пускай она в этом слаба немного, пускай совсем не преуспевает за его быстрым шагом, устало волочась следом. Без костюма она все еще маленькая папина дочка, которой нельзя гулять с плохими мальчиками, поэтому это - офицер полиции, поэтому это - надежное лицо. Поэтому это - не чудо-мальчик, что однажды в руках юное тело не удержит, зацепит за овраг аль за асфальт дорожный да забудет, утопив себя в делах и в холодном кофе из бедняцкой забегаловки на окраине. И это нормально, что она не может дать себе отдохнуть в пользу одному человеку. Это нормально, уверяет себя Барбара, переглядываясь с заходящего солнца на гудящий телефон. Это нормально, когда из двенадцати входящих одиннадцать пропущенных. В голове у нее, черт дери, одиннадцать пропущенных.
Дик Грейсон - и есть двенадцать входящих на два исходящих. В нем одна гласная и две согласных, а еще он безумец, коих не сыскать, и лучше бы Барбара не пыталась найти. Ни в темных улицах, ни на крышах высоток, ни средь каждого первого прохожего, что неловко толкает ее плечо в городской суете. Он такой... необычный, раз за разом подмечает девушка, рисуя на тетрадках черных-черных птиц, штрихуя синим фломастером на всю страницу до скрежета в зубах знакомые узоры. Он такой яркий, незабываемый, и таких друзей надо держать рядом, правда, Дик - птица вольная, и чем крепче цепи - тем больше стали в воле. Она знает его как родного, не зная совсем, но прекрасно понимает, что двенадцатый пропущенный он переживет: сейчас она Барбара; просто Барбара, и сейчас она не может спасти мир, не может помочь людям, и может опираться только на одного человека. Рядом с ней не Дик, вспоминает она, как только он в третий раз посреди улицы зовет ее куда-то, а она столбом стоит, моргает, стараясь впасть в будничность, и добегает до тротуара за три-четыре секунды до смены цвета светофора. У него яркий взор и глупая улыбка. А еще в руках у Барбары тает его мороженое, и они вместе смеются, стоит ему упасть на асфальт. Наверное, счастливые девушки выглядят именно так, когда его за руку, и о себе не заботясь. Правда, тринадцатый пропущенный в голове бьется жуткой мигренью, и она неожиданно отстраняется, стоит ему показать на кинотеатр. Для нее уйти сейчас - нормально, ровно как и для него. Она постоянно уходит, и он уже почти привык. Как он вообще терпит ее? Она же постоянно убегает куда-то, постоянно ей что-то надо, что-то хочется, и постоянно подальше, подальше от него. Девочка в костюме - не его девочка, но что без костюма в этом городе она сможет, как выживет? Хотелось бы все рассказать, всем поделиться, помериться силами, и снова вместе посмеяться, но для него бэтгерл - враг, и пути расходятся на пустом месте. Он понимающе кивает, и она улыбается, отходя еще на шаг дальше.
- Увидимся! - бодро бросает Барбара, перебегая на другой конец улицы.
Его номер в ее телефоне записан с тремя сердечками и улыбающимся смайликом. У прошлого бойфренда был смайлик с двумя сердечками и смайликом, показывающим язык. Этот паренек на прошлой неделе сгорел на обрушившемся мосте, и Барбс видит в этом что-то несколько легкое и обыденное - терять близких, в этом городе, как встречать утро и провожать день. Она все еще относит себя к подросткам замедленного развития, улыбаясь взрослым шрамам, как давним друзьям. И третий-четвертый-пятый для нее - нормально, и она относит это все к простым увлечениям, в то же время каждому пятому обещая любовь до самой смерти. Любить нельзя, говорил ей отец, не поняв смысла слова, а Барбс опять застряла где-то в мечтах о том мальчике на крыше, что пару раз спасал ей жизнь. Он - старший брат, за которым глаз за глаз, а тот третий - просто мальчик. Шесть дней назад она переименовала его в "не брать трубку". Еще один входящий и такое же имя получит и еще один, потому как столько уже нельзя, и Гордон все понимает: дела, дела, но дела у этого человека могут начинаться с котенка, застрявшем на дереве. Она сбрасывает очередной звонок, ближе подбираясь к своей улице. В общежитии ее уже давно заждались, и он уже слышит эти нотации, и уже думает оправдания, и как она завалится спать тоже чувствует, а потом как среди ночи сбежит. Это нормально, думает Барбара, не думая о четырнадцатом-пятнадцатом-шестнадцатом.