- Я, Патрик О'Нейл, беру тебя,
Кейтрин Стюарт, в законные жены,
чтобы всегда быть вместе в радости и горе,
в бедности и богатстве, в болезни и здравии,
пока смерть не разлучит нас.

Воспоминания.
Единственное, что остается у любого человека в конце его пути. Ты теряешь всё: родных, близких, друзей и врагов, теряешь домашних питомцев, теряешь годы жизни, теряешь собственную работу, дело всей своей жизни. Ты теряешь самого себя, покрываясь плесенью, морщинами, букетом заболеваний и дурных привычек. Ты теряешь даже счастливые моменты из собственной жизни, пусть и запечатленные на старых фото. Ты способен потерять абсолютно всё, кроме одного - воспоминаний. Нет, не о твоем первом шаге, улыбке матери, трехколесном велосипеде, первой любви и первом нежном поцелуе.
Ты никогда не сможешь забыть те события, что причинили наибольшую боль.
Никогда.
Шелест безмолвных покрышек навевал дремоту, которой Патрик противился около получаса. Получалось скверно. Писатель то и дело проваливался в зыбкие цепкие объятия сосущей темноты, в которой он оставался один на один с собственными страхами, попадал в эту страшную паутину, состоящую из тенёт прошлых сомнений и ошибок, из которых его вырывали лишь случайные редкие кочки и ухабы.
Такси тряхнуло очередной раз, и Патрик открыл глаза.
Ничего не изменилось: всё та же дорога, всё тот же самый водитель. Всё те же проблемы... и воспоминания.
Руки сами собой потянулись к пачке и зажигалке.
- Сэр, в машине не курят.
Патрик не слушал. Затянувшись с наслаждением, он приоткрыл окно, выпуская сизый дым.
Плевать на устоявшиеся правила. Плевать на возмущенный тон таксиста, его покрасневшую от гнева шею и торчавшие торчком усы.
Клиент прав, если он платит, а Писатель намеревался заплатить сверх требуемого и чаевых. Зачем мертвецу деньги?
Дорога измерялась лишь домами да поворотами: Патрик, невидящем взором уставившись в окно, так ничего и не запомнил. Не запомнил таблички с приветствием, которая знаменовала прибытие в захолустный городок, которым нет числа в Америке, не запомнил детей, игравших во дворах, дворового кудлатого пса и мяч, лишь чудом не вылетевший на дорогу. Не запомнил Патрик и гневных ругательств водителя, который возмущался по поводу второй закуренной сигареты. Запомнил Писатель лишь церковь: старенькую, облупленную, но украшенную строительными лесами и тросами, словно распутная девица побрякушками. Патрик вздрогнул и закрыл глаза.
"Бога нет".
Его действительно не могло быть: ни в этой церкви, ни в этом позабытом нормальным социумом городке, ни в крупных мегаполисах, ни на небе, ни на Земле, ни под землёй.
Его больше нет... он умер.
Умер вместе с Кейтрин, сгорел заживо в той дурацкой катастрофе на 557 шоссе, угодив под колеса пьяному водителю трейлера.
Патрик О'Нейл выдохнул и открыл глаза.
Мимолетная слабость стоила ему обожженных пальцев - писатель с раздражением выбросил очередной бычок, не задумываясь более о его судьбе.
- Далеко еще?
Водитель не ответил, хмуро уставившись вперёд. Видно, оскорбление, нанесенное ему таким странным пассажиром, было слишком велико, чтобы снизойти до ответа.
Патрик прокашлялся и повторил:
- Далеко еще?
- Пара минут, - буркнул таксист спустя минуту, - хотите куда-нибудь заехать?
Патрик О'Нейл сочувственно посмотрел на свою полупустую пачку, на серое, заплеванное тучами небо и кивнул.
- Мне бы не помешало купить виски.

Путь от магазина до дома занял всего минуту.
Таксист уехал довольным, чересчур довольным: Патрик никогда не видел такой довольной мексиканской рожи, какая была у его водителя после расчёта.
Писатель переплатил в два раза, о чем знал прекрасно, знал, что мексиканец первым делом проверит полученные деньги - не фальшивка ли?. Знал, что тот будет улыбаться весь обратный путь домой.
В мире должно быть счастливых людей. Счастливее, чем Патрик О'Нейл.
Арендованный дом ему не понравился ещё вчера. Не понравились ему эта красная черепичная крыша, это слишком парадное крыльцо, эти пустые глазницы окон и наличие второго этажа.
Слишком большой для одного человека - решил Патрик в тот день.
Слишком маленький для моих проблем - подумал он сегодня.
С багажом ему не помогли, поэтому Писатель, скрипя колесиками чемодана по плиткам дорожки и натирая себе нещадно спину ремнем сумки с вещами, пребывал в настроении невероятно ужасном. Настолько ужасном, что уже пожалел трижды о том, какую сумму он заплатил таксисту.
Не заслужил.
Последней соломинкой, сломавшей спину верблюда, стал сигаретный дымок, который поднимался с его газона. Арендованного. Оставив вещи у двери, Патрик медленно подошёл к выброшенному окурку и поднял его.
Запах крепкого дешевого табака его не смутил. Смутило наличие окурка.
Пройдя несколько шагов, Патрик обнаружил и курильщика.
Худенький парнишка лежал на газоне, пялясь в небо и покуривая очередную папиросу.
Патрик, с трудом удержавшись от злобного крика, поступил так, как поступает человек невероятно странный, а по мнению некоторых - подлый.
Окурок, пусть и потушенный ранее, прилетел наглецу прямо в лоб.
- Это мой газон, молодой человек. Моя частная собственность.
Каждое слово он цедил. Каждое слово приправил ядом, которого хватило бы на сотню человек.
- Будьте добры - проваливайте!
Но дело пока ограничилось словами.
Пока лишь словами.