Как ты объяснишь свои действия, ублюдок?
Я сижу рядом с конторкой, ссутулив плечи, как побитая собака, мой взгляд такой же потерянный, как у Дафны за конторкой и у Шона, разводящего руками в дверях – нет новостей, совсем нет – и у Билли-Джейми (никто не запомнит никак он Уильям Джеймс или Джеймс Уильям и что из этого можно сокращать), но у того всегда такой взгляд, он член какой-то очередной христианской общины, в прошлом алкоголик, ныне отец двух девочек и примерный семьянин. Сегодня он ближе к алкоголику, чем к семьянину. А мы все ближе к безработным, чем к успевающим людям с хорошим достатком. И я тоже.
Как ты объяснишь свои действия, с кем ты вообще собрался объясняться?
Все довольно просто, наша страховая фирма на грани краха, потому что, конечно, у всех случаются проколы в системе безопасности, но не так не громкие, девочка-с-не-самыми-прямыми-ногами (но очень хорошо сделанным лицом) умеет раздувать скандалы в прессе. Ей плевать, что за «неуловимый и опасный» преступник выкрал её побрякушки, он к ней не забирался, не ей его и бояться, ей так же плевать на астрономическую сумму страховки, которую ей обязуются выплатить (хватит на три таких гарнитура, опомнись, детка) – ей нужны её «вещи, сданные на хранение».
Они валяются у меня на кофейном столике и ровно ничего не стоят, скучные камешки в скучной оправе. Даже жалко золота, на это убитого, можно было бы отдать его более умелому ювелиру.
Но я не собираюсь этого делать. Я сижу, и смотрю на своих коллег – мы месяц провели вместе и вместе же лишимся работы – а в голове у меня странный гул, то затихающий, то нарастающий. Если прислушаться, можно услышать легкое бряцанье, куда-то возносящийся крик. Звон.
Звенит ложечка в чашке, Дафна размешивает мне чай, ей очень жаль, ведь вчера должен был закончиться мой испытательный срок, но отделу кадров нет до этого дела – они прячутся от журналистов и звонят-звонят-звонят, уже не начальству даже, ищут новую работу.
Красота архива, такого неприступного, но доверчиво распахнувшегося передо мной (стены знают, когда их любят, они питаются восхищением, как кровью) всё ещё кружит голову. В одном из залов на стене – красное полотно. Картина. Черным углем из неё проступает девушка, гибкая, неуловимая. Выражение её глаз съедает тень. Я иду этой комнатой, отсчитывая двенадцать часов назад. Минуты посверкивают рыбьей чешуей. Замок надо зашептать, прежде чем сломать, это не новенькая безделка, он живет здесь полтора века, вместе с дверью его привезли из Соединенного Королевства. Вместе с дверью – и с рукописями, за которыми я пришел.
Дверь не соответствует зданию, она из древнего кованного железа, арочная, её давно требует убрать пожарная инспекция, но архив знает ей цену и борется что есть сил. Я провожу с ней больше часа, флиртую, уговариваю, признаюсь в любви. Я бы хотел унести и её тоже, но это не так-то просто. На второй час она проявляет благосклонность. На третий я нахожу манускрипт. На самом деле, я не знаю, как называть эти страницы из ветхой, выделанной кожи, прячущиеся от меня за намертво запечатанной обложкой. Ломать её нельзя, это кощунство и сумасшедшая жестокость. А ключей здесь нет. Я знаю, что нет, я довольно проинформирован об истории двери и книги. Ключей нет – и потому её собираются разобрать на части, люди невежественны и любят убивать. Иначе зачем бы мне соваться сюда? Я знаю о замках больше, чем мастера архивов и чиновники, я пришел вытащить это сокровище и найти ему ключ, пусть даже мне придется обшарить три континента от и до
.
- Джон, - трясет меня Дафна. – Джон. Вернись.

Я просто отводил ищеек прочь, прости, Дафна. Не знаю даже, зачем мне было красть эти проклятые финтюфлюшки. Я вообще не помню, зачем я это сделал. Просто кто-то в моей голове, кто-то, кого до вчерашнего дня там не было, полный урод.
Зачем ты это сделал? Я серьёзно, этого не требовалось.
А в ответ грохот, такой бывает, если сталкиваются тяжеловооруженные всадники.
Моя болезнь разряжает обстановку, всем хочется чем-то заняться, а спроваживание бедняги Джона в медицинский блок – отличное дело, объединяет, понимаете, коллектив. Ведь нужно проверить на месте ли Док, побегать по офису в поисках жаропонижающих, на случай если нет (дозваниваются, он там, такой же, в общем, безутешный), выбрать, кто пойдет со мной, всем хочется идти, но остаться и посплетничать тоже интересно. На это уходит минут двадцать.
А потом я и Билли-Джейми покидаем офис, аккурат для того, чтоб столкнуться за поворотом с женщиной, одной из тех, с кем сотрудники терпящей крах компании никогда не согласятся встретиться по своей воле, женщиной, по которой – даже если бы вы не узнали её в лицо, что довольно сложно в этом городе – сразу ясно, что она журналист.