В первую ночь Йен спит хорошо только потому, что пьян. Просыпается он к обеду с раскалывающейся от боли головой, с огромнейшим трудом отскребает себя от постели и плетется в душ.
В коридоре его уже ждет встревоженная Фиона.
— Ну наконец-то.
— Ты разве не…
— Шон дал отгул. Что с тобой вчера случилось?
Йен морщится. Вспоминает, смутно, как орал что-то вслед Микки, которого сгребли копы, потом просто орал вслед ебаной коповозке, звонил Игги насчет ключей, тащил к гомовозке оставленное на поле пиво и методично им накидывался, пока, ну да, Игги не приперся.
— Микки… Микки загребли копы.
Игги, кажется, его и до кровати потом тащил. Фиона, отводя его на кухню, подтверждает: помогал тащить. Ставит перед ним еду и похмельный коктейль, аспирин. Йен пытается вспомнить, совместимы ли с аспирином его основные колеса.
— Игги просил тебе отдать, как проспишься. — Фиона кладет перед ним связку автомобильных ключей и с сочувствием улыбается.
Йен сглатывает. Ключи от гомовозки он кладет в карман халата.

***

Когда Йен, пытаясь узнать расписание тюремных посещений, обнаруживает, что Мик в карцере, он внезапно радуется рабочей смене. Концентрироваться на мытье посуды лучше, чем раз за разом прокручивать в голове варианты того, как Мик там оказался.
Он забывает, что мытье посуды — слишком тупое и монотонное занятие. От очередной мысли очередная тарелка срывается с пальцев и разбивается к хренам, Йен едва успевает отскочить, чтоб не зацепило; опускается на пол собрать осколки, сильно режется об острый край и шипит.
Латиноса Паоло, который пытается перемотать ему кровоточащую ладонь, он откровенно шлет нахуй.

***

Йен показывает приехавшему на выходные Липу гомовозку. Лип, кажется, впечатлен, даром что в колледже своем и со своей — видимо, уже бывшей — девушкой тачек должен был навидаться вдоволь. Перекурить и поговорить они устраиваются в салоне.
— …мне надо его вытащить, — говорит Йен, выдохнув дым в потолок. — Не могу его там так оставить. Его там…
Он не заканчивает. Лип ничего не говорит, переваривает явно. Так и молчат какое-то время.
— Что с Сэмми? — спрашивает Лип наконец, глядя вопросительно. Йен горько хмыкает.
— А что с Сэмми? Эту суку поди заставь обвинения отозвать.
— Она хотела, чтобы мы взяли Чаки, пока она его официально себе не вернет, — пожимает плечами Лип и забирает у него косяк. Затягивается. — Не думаю, что Микки она ненавидит сильнее, чем любит Чаки.
Йен смотрит на него. Лип ухмыляется. Йен медленно улыбается в ответ.
Благодаря Липу у него теперь есть хоть какой-то план.

***

Он замечает Милковичей там и тут еще с вечера. Один заходит к Галлагерам что-то там взять, другой торчит у дома напротив подозрительно долго. С утра за Йеном по пятам еще один идет в "Patsy's". Йен выходит перекурить, накинув на плечи куртку — и чуть ли не нос к носу сталкивается с подпирающим стену Игги.
— Йо, Галлагер, — говорит Игги так, будто не происходит ничего такого.
Йен сжимает кулаки.
— Игги, блять. Какого хрена вы за мной ебаным почетным караулом ходите?
— Микки сказал за тобой присматривать, — безмятежно сообщает ему Игги. — Мы присматриваем. Проблемы?
Йен кусает губы, разом растеряв весь свой боевой запал. Мик с ними разговаривал. Мик — ебаный придурок, ладно не ему в первую очередь позвонил, он переживет, но — о себе бы для начала позаботился, что с Йеном случиться-то может? Колеса Йен жрет. Не может не жрать, у него просто нет права сейчас отъехать, он должен вытащить Мика, а для этого ему нужны мозги на месте, не набекрень.
— Как он? — спрашивает Йен.
Игги пожимает плечами и стреляет у него сигарету.

***

Йену кажется, что у него сейчас сердце натурально из горла выскочит от волнения. Он в тюрьму навестить Мика собирался так, будто шел на то самое ебаное свидание, а не поговорить пять минут через стекло.
Когда Мик показывается, он позволяет себе выдохнуть. Мик выглядит нормально — ну, вроде как.
— Я тоже, Мик, — говорит он в трубку. Он пиздец соскучился. Вот нахуя нужны эти трубки и стекло? Почему они не могут встречаться за столами там, ну, как в сериалах про тюрьму показывают? Без прикосновений, но хотя бы без этого блядского стекла.
Он хочет положить на стекло руку, как в малолетке много лет назад, но Йен сдерживается. Нельзя так Мика палить. Вдруг про него еще не знают.
— Я тебе денег положил на счет. Игги отдал ключи от гомовозки, кстати. И подвез сюда сегодня. Он вообще от меня вместе с остальными твоими братьями не отходит. Фиона вчера хотела идти и пиздить Тони бейсбольной битой. В итоге отпаивали его вместо этого чаем: придурок себе чуть все яйца не отморозил. Ты их отрядил, чтобы я по старой привычке не шлялся, пока сам тут развлекаешься, что ли?
Он понимает, что шутка пиздец неловкая, но слабо улыбается все равно.
— Ты тут надолго не задержишься все равно, — говорит Йен уже серьезно. — Я работаю над этим, окей?
Он правда работает. Он уже почти договорился предварительно со своими и даже с Кевом с Ви. Осталось только найти ебаную суку Сэмми. Одна мысль о делах с Сэмми ему пиздец претит, но он любит Мика намного больше, чем ненавидит ее.
Йен тянется свободной рукой к стеклу, но замирает на полужесте, сжимает ее в кулак. Смотрит на Мика и закусывает изнутри губу.
Он боится, что не успеет все устроить достаточно быстро.

Йен в ответ на ухмылку Мика улыбается чуть теплее, снова тянется к стеклу, прикасается кончиками пальцев. Блядское стекло пиздец мешает. Вот бы как в Гарри Поттере: пошипеть на охранника за неимением змеи — и стекла нет.
— Что, увидел кого-то более впечатляющего, чем я? — подмигивает он.
Он так и не успевает упомянуть свой седой древности разговор с Липом, в котором Лип тюрьму называл гейским раем. Татуировки, секса — хоть до ушей, такая херня. От слов Мика все недошуточки застревают у Йена в горле.
Батя.
Терри.
Терри — это отвратительные новости, в тысячу раз хуже, чем просто Мик в тюрьме. Йену хочется орать. Ебануть трубкой со всей дури, разнести блядское стекло, забрать Мика домой — похуй, к Милковичам, к Галлагерам, да хоть в ебаную гомовозку, припаркованную у Галлагеров в их пародии на двор.
— Блять, Микки, — выдыхает он в трубку и прикладывает руку к стеклу и сам. Пальцы Мика — совсем рядом; стекло холодное и, сука, абсолютно непреодолимое. Мика надо вытаскивать. Как можно скорее. — Да какое там… да что я сделаю? У меня блядский почетный караул, ну… ты сам, главное…
Ему пиздец не хватает слов. Ему кажется, еще чуть-чуть — и он начнет задыхаться. Сама мысль о том, что Мик был там, за стеклом, и за стеклом же где-то там с ним был Терри, поганый ублюдок Терри, который…
Йен сжимает трубку до побелевших костяшек.
— Я тебя вытащу, — обещает он, жмурится на секунду, прежде чем посмотреть Мику в глаза. — Слышишь? Я серьезно, Микки. Я обещаю. Сам не делай глупостей, тебе ясно, блять?
От мысли о том, что с посещениями может не всегда выгореть, у Йена подводит живот. Он слабо кивает. Он понимает, не дебил какой; легче от этого только нихуя не становится. Свидания на пять минут пусть даже раз в неделю через ебаное стекло лучше, чем никаких вообще. Так Йен хоть может убедиться, что Мик в порядке. А если…
— Я тоже тебя люблю.
Он вешает трубку и заставляет себя подняться тоже. Смотрит Мику вслед, пока того не уводят через забранные решеткой двери, зажимает на пару секунд пальцами переносицу, прежде чем уйти.
Без Мика.

***

Едва выйдя из здания, Йен дрожащими пальцами достает пачку сигарет.  Выуживает одну, роняет нахрен под ноги в истаивающий уже тонкий слой первого ноябрьского снега. Следующую в руке сжимает уже крепче. Приваливается спиной к машине Милковичей, лезет в другой карман за зажигалкой, которую никак не может найти.
Водительское окно приоткрывается, Игги выглядывает.
— Внутрь садись, э, — говорит он. — Холодно пиздец.
Йен садится. Машина прогретая, в машине, конечно, лучше, чем на улице. Йен все равно может думать только о ебаном стекле, не дающем прикоснуться, и о том, в каком пиздеце сейчас должен быть Мик, если он сам — в пиздеце просто-таки невообразимом.
Зажигалку Йен так и не находит. Игги указывает ему на бардачок. В бардачке находится и зажигалка, и початая пачка, и мумифицировавшийся огрызок яблока с крышечкой от пива, и оружие. Кажется, какая-то "Беретта".
— Ну. Домой тебя? — Игги смотрит на него, вздергивает брови. Йен вздрагивает: у них с Миком пиздец похожая местами мимика. Но кивает.
Они трогаются с места. Йен нервно докуривает, тушит сигарету в автомобильной пепельнице и откидывается на спинку пассажирского сидения. Подумав, пристегивается. Игги громко фыркает. Йену похуй. Он обещал не делать глупостей? Ну так вот, блять. Держит обещание.
Все свои обещания.
— Эй, — Йен не поворачивает к Игги голову, так и таращится на полупустую дорогу, — вы человека мне сможете найти? Шкерящегося по сомнительным местам наверняка? Вопрос жизни и смерти.
Хотелось бы Йену, чтобы фигурально. Милковичи, если подумать, его самый лучший шанс найти ебаную суку Сэмми как можно быстрее. Лишь бы Игги не отказал.
— Фигня твой вопрос, — расслабленно отзывается Игги. — Фотка есть?
— Найду, — говорит Йен и прикрывает глаза, пытается тоже хоть немного расслабиться. Поохуевал — и хватит. Ему нельзя впадать в пиздец еще дальше. У него, во-первых, от этого такой приход может случиться, что Монике и не снилось. Во-вторых, у него есть план. И, походу, до кучи четыре исполнительных Милковича. Его собственная маленькая армия.
Йен улыбается одними уголками губ. Мик, блин, знает все-таки, что делает.
Йен его вытащит. Так быстро, как только сможет.

Йен пытается держаться, но паршиво ему — пиздец. Пока Милковичи ищут Сэмми, сделать он ничего особо не может, и это вымораживает. Он не может перестать думать о Терри. О Терри, который там, с Микки, пока Йен здесь; о Терри, который с Микки все, что угодно, может там вот сделать.
Йен насилу впихивает в себя часть доставшегося им на ужин пирога — как-то он уже жрал свои колеса на голодный желудок, ему не зашло блевать желчью — и закидывается литием. Слетать с катушек ему нельзя по-прежнему.
Он не может спать.
В четыре утра он встает, плетется сначала в ванную, потом на кухню — искать какое-нибудь снотворное. Он понятия не имеет, можно ли жрать снотворное поверх его антидепрессантов и антипсихотиков, но ему немного похуй.
Ему нужно спать.
— Йен?
Копающийся в шкафчике Йен поворачивается. Деббс смотрит сонно.
— У нас снотворное какое-нибудь есть?
— У Фионы была трава, — пожимает плечами Деббс и зевает. — Тебе можно вообще?
— Мне нельзя не спать. — Йен выходит мимо нее из ванной, гасит за собой свет, плетется по коридору и вниз по лестнице. Деббс зачем-то идет за ним. — …и тебе тоже. Это наверняка плохо для ребенка.
Йен кривится, зная, что Деббс не может видеть его лица. Он считает, что она дура. Не понимает, зачем ей этот ребенок, когда она учится на сплошные "А". Гормоны мозги отшибли?
Дебби смотрит, как он роется по шкафам, пытается его отговорить, Йен не выдерживает и повышает на нее голос; спускается Фиона, следом за ней — Шон. Шон у них практически поселился в дни, прошедшие с ареста Мика.
— Мы завтра сходим с тобой в клинику, окей? — говорит Фиона. Фиона никогда не произносит слово "психушка". Йен смотрит на нее устало.
— У меня завтра утренняя смена.
Фиона оборачивается на Шона.
— У тебя завтра выходной. — Шон подходит и кладет руку ему на плечо. Повесивший голову Йен смотрит исподлобья, но руку не сбрасывает. Шон — нормальный мужик, пожалуй, самый нормальный из всех ебарей Фионы. — Давай, парень, пойдем наверх.
Йен смотрит на него и наконец слабо кивает.

***

В армии Милковичей есть свои плюсы: тусующийся в машине около дома Галлагеров Тони без лишних вопросов подвозит их до психушки. Фиона обнимает Йена за плечи, пока они сидят в очереди. Йен на нее не смотрит. Необходимость регулярно приходить его вымораживает. Врач, выслушав, качает головой, спрашивает про дневник.
— Как насчет "стабильно паршивое"? — интересуется Йен горько.
Врач выдает ему рецепт на седативы и меняет антидепрессанты, инструктирует о том, как применять. Предостерегает, чтобы снотворным — не злоупотреблял, и смотрит при этом не на него — на Фиону. Йену хочется рявкнуть, что колеса жрать не ей, а ему. Йену пиздец хочется на улицу и подымить — и больше никогда в этот кабинет не возвращаться.
— Я настоятельно рекомендую еще раз подумать о психотерапии, — говорит врач. Йен настоятельно хочет порекомендовать ей пойти нахуй.
По-настоящему обнадеживает его только Тони, сказавший, что, кажется, ебаную суку Сэмми Милковичи все-таки нашли.

***

Игги по дороге рассказывает: ебаная сука Сэмми широебится по притонам. В притон они и приезжают — навроде того, в котором жила Моника и вместе с ней сам Йен после дезертирства. Разумеется, Йена одного Милковичи к Сэмми не отпускают, а едут с ним всей маленькой армией.
Как и положено армии, Милковичи припирают с собой оружие.
— Эй, а это нахрена? — хмурится Йен. — Я с ней разговаривать собираюсь.
— Добрым словом и пистолетом… — фыркает кто-то из-за его спины. Кажется, Тони.
— Не стреляйте, главное, — говорит Йен, глядя на Игги. Игги кажется ему самым сообразительным. Игги не слишком довольно кивает, остальные братья что-то ворчат, но не спорят.
Наркоты прячутся от них по углам. Ебаная сука Сэмми тоже внутри, ебаная сука Сэмми пытается сбежать, едва их видит, но Милковичи зажимают ее в угол. Ебаная сука Сэмми что-то орет про то, чтобы к ней не подходили.
— Да не будет никто тебя трогать! — орет Йен в ответ. — Сына своего хочешь вернуть?!
Сэмми затыкается и таращится на него своими оленьими глазами. Йену пиздец противно, но цель оправдывает средства, и он рассказывает ей свой план. Сэмми все таращится.
— Я договорился с Кевом. Им с Ви продлили фостерную лицензию. Они готовы взять Чаки, пока ты встанешь на ноги.
Сэмми открывает рот.
— Мне нужны жилье и работа, — первое, что она говорит.
Йен хмыкает, качает головой. Он ждал чего-то такого. От ебаной суки только чего-то такого и можно было ожидать.
— Не моя, блять, проблема.

***

Йен кладет телефон на стол экраном вниз и жмурится, сжимает пальцами переносицу. Снова свидание срывается. Мик на этот раз не в карцере — в тюремной больнице. Узнать, что с ним, неоткуда.
Йен высовывается из окна. Игги сидит на ступеньках, курит и потирает замерзшие руки.
— Игги! — зовет он, и Игги вздергивает голову. — Микки?..
— Я хуй знает, чувак, — орет Игги в ответ, разводя руками. — Нас не пускают. Вроде живой.
"Вроде".
Йен засовывается назад в окно и захлопывает его, валится на кровать. Прячет лицо в ладонях.
— Блять, Микки, — выдыхает он едва слышно.

***

Снотворное действует так, как надо, только нихуя не спасает от кошмаров. Йену снится зашедший на них Терри, глаза Мика, избитого до полусмерти, наставленное на самого Йена дуло пистолета.
Светлана.
Йен с воплем садится на постели, сжимая края одеяла, сгибается пополам. Он не помнит, когда влетают Фиона с Шоном, только осознает в какой-то момент, что Фиона прижимает его к себе, а он сам, буквально давясь слезами, смотрит, как Шон подхватывает и уносит Лиама из комнаты и мягко прикрывает дверь.
— Я знаю. Я знаю, — говорит Фиона, гладя его по голове. — Хей…
Йен прячет лицо у нее на плече.

***

Съебать от Джейме Йену оказывается проще простого. Йен не уверен, что Милковичи его не нагонят, но ему плевать. Он барабанит в дверь.
Ему пиздец как нужно поговорить со Светланой.
Открывает Ника. Ника смотрит на него весьма выразительно и что-то говорит по-русски. Йен разбирает что-то вроде "совсем охуел".
— Светлана тут? — спрашивает он. — Я по поводу Микки.
— Она не разговаривает с тобой, детский вор, — отвечает Ника на ломаном английском.
Йен сжимает кулаки.
— Светлана! — орет он. Ника пытается захлопнуть дверь, Йен пропихивает ногу между дверью и косяком и переходит на русский — примерно такой же ломаный, как у Ники английский. — Светлана, бля! Скажи Терри оставить Микки! Микки умрет — Ева оставят тут, а тебя нет!
— Я полицию сейчас вызову! — орет в ответ Ника, пытаясь Йена выпихнуть из дверного проема.
Йена внезапно хватают со спины и оттаскивают от двери. Йен брыкается. Йену прилетает по морде, а потом и по затылку. Йен приходит в себя в машине Милковичей на переднем пассажирском, пристегнутый наручниками к дверце, облизывает разбитую губу, осматривается. Джейме и Игги перед машиной ожесточенно жестикулируют, до Йена через закрытые окна долетают только ошметки разговора. "А хули я должен был делать?!" — "…не по морде же, блять!"
Йен хочет открыть окно и сказать им, что очухался. В кармане начинает вибрировать мобильник. Йен его достает. Номер определяется, но Йену он не знаком. Йен хмурится и тапает по кнопке, принимая вызов.
— Алло?
— Простите, это Йен? — говорят в трубке. Голос густой такой, женский. Йен понятия не имеет, кто это.
— Да, — отвечает он, дергает рукой в наручниках.
— Микки просил тебе позвонить, — говорит женщина, и Йен застывает. В голове роится разом тысяча вопросов, но он буквально немеет, не зная, какой задать первым. Женщина продолжает: — Он живой. Завтра возвращается назад в блок.
Йен судорожно выдыхает. Женщина говорит еще, что-то про книги и биполярку, но он не слышит — не слушает. Мик живой. Живой, господи. Завтра возвращается в блок… послезавтра — день свиданий его блока, Йен помнит это блядское расписание наизусть.
— Спасибо, — судорожно перебивает он, вцепляясь в мобильник еще крепче. — Спасибо.

***

Йен сидит как на иголках, пока ждет, когда Мик выйдет, нервно сжимает и разжимает ладонь, приглаживает пальцами волосы. Его слегка выносит от поправленной в очередной раз дозы колес. Он пиздец боится того, что может увидеть. Но увидеть — должен. Ему жизненно необходимо самому убедиться, что Мик живой. Не со слов какой-то там медсестры или даже Игги — самому.
При виде Мика сердце у него почти останавливается.
— Хей, — выпаливает Йен, едва Мик снимает трубку тоже. Он уже не стесняется никого и ничего, прикладывает руку к стеклу, царапнув ногтями: рука дрожит — пиздец. — Сэмми завтра идет в участок. Как только Чаки привезут к Кеву с Ви — так сразу. Ты скоро выйдешь отсюда, слышишь?
Йен не говорит, что в итоге сама Сэмми снова заживет у Галлагеров, пока найдет работу и вернет себе Чаки. Это все, блять, пустое и неважное. Главное — что он держит свое обещание. Что вытащит Микки из этого пиздеца.
Совсем скоро.

Йен кивает.
— Я обещал же, ну, — улыбается он. Разбитые губы Мика выламывают только так, но он держится. Мик скоро будет дома. Йен скоро будет с ним. Не будет блядского стекла и блядских трубок, и этих уродов, из-за которых Мик угодил в больницу.
И никакого, сука, Терри.
— Я тоже соскучился пиздец. У нас ебаный сумасшедший дом — никакая психушка не сравнится, — фыркает Йен, прижимает ладонь к стеклу еще плотнее, хотя куда уж, казалось бы. — Как всегда.
Он моргает, расплывается в идиотской совершенно улыбке. Мик, читающий книжки — это… серьезно. Тем более такие. У Йена нет таких слов. Словами такое вообще не выразить.
— Да я чего. По-прежнему. Работаю кое-как, Шон теперь у нас живет, пока Фиона с Деббс нянчится… колеса жру, опять что-то там поменяли, — он неопределенно пожимает плечами и надеется, что Игги с Джейме не рассказали Мику про его попытку поговорить со Светланой. Нечего Мику такое знать. — А. Ты просил тетку какую-то позвонить, да? Звонила. Трепала что-то, я, правда, после того, что ты живой, не слышал нихуя… Без тебя пиздец не то все, Мик.
Йен выдыхает. Времени остается в обрез, он еще столько всего хочет сказать — и про дуру Деббс, и что думает Шона спросить насчет официанта, у них кто-то вроде увольняться собирался, и насчет школьного все-таки диплома… Кто придумал такие короткие свидания вообще? Нахрена так издеваться над людьми? Как будто мало того, что один из встречающихся торчит за решеткой.
— Скоро, — судорожно обещает Йен. — Очень. Держись, ага?
Он поднимается, провожает Мика взглядом. Поднимает сжатую в кулак руку, когда Мик на него оборачивается, кусает губы. Уходит он, ссутулившись и спрятав руки в карманы.
Расставаться еще тяжелее, чем в первый раз.

***

С утра Йен вскакивает ни свет ни заря, делает зарядку, принимает душ, поверх форменной футболки — надевает костюм. Шон разрешил ему прийти попозже, Йен собирается в "Patsy's" сразу из участка.
Спускаясь, он слышит:
— Доброе утро, Йен! Как спалось?
Сэмми возится на кухне с завтраком. На столе не только тарелки и сок, но и его блядские колеса. В баночках и лежащие рядом с баночками. Йен никогда бы их так не оставил. А после того, как Лиам вляпался в кокаин Фионы, никто в доме так вот не делал в принципе.
— Я приготовила твою утреннюю дозу, — говорит Сэмми деловито, подтверждая худшие опасения Йена.
Йен сжимает кулаки. Шагает к столу, сгребает выложенные колеса, обходит Сэмми и выбрасывает их нахер в мусорку. Шагает к ней, заставляя ее отступить и уткнуться задом в столешницу.
— Если я еще раз увижу тебя даже просто рядом с моими таблетками. Или витаминами Дебби. — Йен говорит очень спокойно, тихо и четко. — Или колесами Фионы… Я тебя, блять, убью.
Он видит, как Сэмми сжимает рукоять лежащего на столешнице ножа, но ему плевать. Он предупредил. Он ей не доверяет. Будь она хоть двести раз дочка Фрэнка, она — не семья.
Ему, не сыну Фрэнка, тем более.

***

Йен стаскивает с себя фартук и выдыхает. Он никогда не любил мыть посуду. Тем более не думал, что этим будет зарабатывать на жизнь. Скорый выход Мика и то, что Йен исправно жрет колеса, заставляет задумываться о том, что пора бы, наверное, что-то менять. Спросить у Шона про слух про уходящего официанта там. Или вон хотя бы в рискнувший открыться неподалеку продуктовый шаговой доступности сунуться продавцом — по старой памяти. Не обязательно же говорить, что он хренов биполярник.
— На ужине будешь сегодня? — спрашивает он у Шона, когда забирает свой чек. День Благодарения, как-никак.
— С пирогами по рецепту моей бабушки, — кивает Шон. Йен улыбается. Шон нормальный все-таки мужик, хоть и бывший наркот. Фионе с ним — пиздец повезло. Йену, если подумать, тоже. С другой работы его б за его приколы двадцать раз уже уволили.
На выходе он чуть не сталкивается с тем Милковичем, который Колин. Непривычно серьезным Колином. Колин кладет руку ему на плечо.
— Пошли, — говорит он.
Йен непонимающе хмурится, но идет. Когда он видит семейный подряд Милковичей в машине, ему становится пиздец нехорошо. Колин подталкивает его на заднее сидение, между ним Тони.
Йен наклоняется вперед, хватается за спинку водительского сидения.
— Игги, какого хрена?
Игги смотрит на него в зеркало заднего вида.
— Микки в больнице, — говорит Игги, и Йен вцепляется в спинку до белеющих пальцев. — Серьезно на этот раз.

***

— Только ближайшие родственники, — говорят Йену категорично.
Йен пытается спорить — какого хера? Каким местом он не родственник? Йен горячится, повышает голос, начинает орать, охрана заламывает ему руки до брызнувших из глаз слез и выволакивает на улицу.
Йен сидит на ступеньках, закрыв рот ладонью. Йен не чувствует ни холода, ни времени, ничего. Даже мокрого на щеках — и того не чувствует.
Рядом садится Тони Милкович.
— Никто нихуя не знает, — говорит Тони. Достает сигареты, тыкает Йена в руку, протягивая ему одну. Йен таращится в пространство. То, как Тони пожимает плечами и сует сигарету себе в рот, он видит только краем глаза. — Игги разбирается. Я пока так понял, что Микки в обычную больницу повезут, с конвоем и прочей хуергой, тут типа нихуя не могут они нормально.
Йен косится на него. Тони, успевший убрать пачку, тянется за ней снова, дает Йену потом и зажигалку — прикурить.
— Ты, бля, не дергайся, — говорит Тони резко. — Микки — крепкий сукин сын.
Йен выдыхает горьковатый дым через ноздри, опускает голову. Он пиздец хочет верить в слова Тони.
Потому что если Мик умрет… Ему самому жить станет просто незачем.

***

Ввалившись домой, Йен оказывается встречен синхронным галлагерским возмущением. Где ты, мол, был, индейка стынет, все такое. Йен смотрит на людей за столом и видит Чаки, и бегающую вокруг Сэмми, ебаную суку Сэмми, и ему становится тошно просто до пизды.
Он проходит мимо к лестнице. У него, наверное, что-то с лицом, потому что все замолкают.
Наверху Йен не раздевается. Он берет рюкзак, начинает запихивать туда вещи. Он не может здесь находиться.
— Йен, какого хрена ты делаешь? — спрашивает Фиона. На Фионе красивое теплое платье и новые серьги. Йен отмечает это автоматически, пока утрамбовывает в рюкзак белье. Закидывает рюкзак на плечо.
— Переночую у Милковичей, — коротко говорит он. — Может, не только сегодня.
Он спускается, идет к кухонному шкафчику за своими колесами; Фиона пытается его отговорить, Фионе вторит Деббс с какой-то поебенью про настоящую семью. Йен смотрит на живот Деббс, на Шона, на Чаки и ебануюу суку Сэмми.
— Микки умирает, — говорит он, и Деббс затыкается на полуслове. Все затыкаются и смотрит. Йен тыкает пальцем дрожащей руки в сторону ебаной суки Сэмми. — Из-за нее. Я не могу быть с ней в одном доме, сидеть с ней за одним столом, изображая, что кому-то за что-то, блять, благодарен, ага?
Йен захлопывает за собой входную дверь в оглушительной, звенящей тишине — и только потом слышит, как за дверью начинает реветь Лиам.

***

Игги охуевает, увидев его, но как-то не слишком. Впускает, выдает на выбор пиво и косяк. Йен выбирает косяк.  Йена выносит за границы галактики так, будто он качественно и упорно обдалбывался, а не сделал несколько затяжек. Йен приходит в себя утром, все еще в той одежде, в какой пришел, растянувшийся поперек их с Миком кровати. Джейме на кухне предлагает пожрать что-то пиздец странного вида. Йен о кулинарных талантах Джейме хуевого мнения и не рискует — делает себе яичницу сам. На себя и на вовремя вывалившегося Игги.
В больницу его тоже не пускают. Он встречается с адвокатом Мика, адвокат заебанный и явно в гробу видел его вопросы, но что-то да рассказывает. Что Йен без бумажки нихуя при живой жене Мика не увидит, пока обвинения не сняты. Что снятие — затянется, потому что на Мика пытаются навесить что-то еще.
У Милковичей его ждет Шон. Йен пытается пройти мимо. Йен не хочет ни с кем разговаривать.
— Я предложил Сэмми пожить у меня. Все равно квартира пустует, — говорит Шон, и Йен замирает на лестнице, не донеся ногу до очередной ступеньки. — Она уже перевезла вещи. Возвращайся домой, Йен.
Йен уходит наверх, не отвечая.

***

Йен торчит в больнице каждую свободную минуту. Похуй, что его не пускают — все равно торчит. Его не пускают внутрь, не отвечают на его вопросы, но и не выгоняют. Молодой медбрат, работающий в отделении, выдает ему стаканчик с автоматным кофе аккурат тогда, когда сидящий с Йеном Колин уходит отлить. Йен смотрит на стаканчик и недоумевает, с чего такая доброта. У Йена внутри все сжимается.
— Твой бойфренд будет в порядке, — говорит медбрат. — Абсолютно точно.
Йен не верит. Медбрат кивает и встает, уходит; Йен смотрит ему вслед и давит из себя бледную улыбку.
Вечером он приходит домой с тем же рюкзаком, и Фиона обнимает его крепко-крепко.

***

Йен видит пропущенный звонок от Игги, когда проверяет телефон на перерыве, и несется к черному входу — срочно перезванивать. Он пиздец нервничает. Вдруг что-то пошло не так?
— Сняли с Мика обвинения все. Конвой тоже и все дела, — говорит Игги, и Йен прислоняется к стене, выдыхает облачко пара в морозный воздух. Ноги почти не держат — от облегчения. — Приходи, как это, освободишься.
Йен хочет бежать прямо сейчас, но не может, ему пиздец стыдно отпрашиваться у Шона в очередной раз; он честно дорабатывает смену, а потом несется домой — в душ, привести себя в порядок, выжрать дозу колес и взять колеса с собой.
— Я в больницу, — говорит он Деббс. Подвернувшегося по пути Лиама целует в макушку.

***

Йен входит в палату, все еще не веря, что его реально пускают, что сейчас он наконец увидит Мика и убедится, что тот правда живой, и что между ними не будет никакого стекла, и что все почти, блять, закончилось. Палата двухместная, медбрат по дороге сказал, что Мика в нее перевели вот буквально сегодня, до этого он прохлаждался-де в одноместной. Вторая койка все равно пустует. Йена это более чем устраивает.
Йен подходит к кровати и не может понять, спит Мик или нет. Садится на стул рядом, подтягивает стул ближе. Мягко касается его волос и сглатывает.
— Пидорас ты сраный, — говорит он тихо. — Нельзя, блять, так пугать. Совсем охуел, что ли…
Он вытирает глаза кулаком. В уголках режет, слезы все равно скатываются, но никто не видит, и Йен не видит смысла сдерживаться. Да и не может уже больше, если по-честному.
Он собирается в этой больнице поселиться нахуй, пока Мика из нее не выпустят.

Йен выдыхает, когда слышит голос, и не успевает, конечно, подобраться, да и неважно это как-то. Ну увидит Мик — и похуй. Мик его видел уже пиздец всяким, и не в силах с постели подняться, и бегающим хлеще самого Мика времен заряженной в задницу картечи. От глаз на мокром месте точно не помрет.
Мик живой, не целый, но живой, раз огрызается и обзывает его бабой, значит, целым будет тоже скоро. И обвинения все сняты, и Йен наконец-то может навещать, и все будет хорошо.
— Иди нахуй, — говорит Йен Мику и не то хмыкает, не то всхлипывает — он сам не понимает. Не улыбаться у него и у самого не получается.
Он перехватывает руку Мика, пересаживается на край кровати — на стуле как-то пиздец далеко. Руку так и не отпускает. Пальцем второй стучит себя по нацепленному на карман рубашки бейджу.
— Видишь? Мне сказали, я с тобой сутками сидеть могу, — похвастался он и стиснул руку Мика крепче. — Спальник припру нахрен. Не отделаешься. Буду только на работу отсюда ходить.
Он правда хочет. Не дадут разложить спальник — свернется просто на полу, не проблема. Дома он все равно никому не нужен, если подумать. Фионе с Шоном он только мешает, Дебби на него бесится с самого его возвращения от Милковичей. Лиам вот разве что, но в Лиама Шон сублимирует всю свою нерастраченную отцовскую любовь. А с Миком Йен и так потерял из-за этой блядской тюрьмы хренову тучу времени.
Йен поглаживает ладонь Мика, которую держит в своей, большим пальцем, второй рукой — протирает глаза. Видеть Мика на больничной койке тяжело, но ни в какое сравнение не идет с тем, как тяжело было видеть его с разбитыми губами, в блядском оранжевом и за стеклом. Здесь Йен хотя бы может быть по-настоящему рядом — не пять минут после дождичка в четверг, а нормально, столько, сколько влезет. Здесь сам Мик в безопасности. Мика доприведут в порядок, и они поедут домой. Йен еще не знает, куда, к Милковичам или к Галлагерам, но ему по барабану. Главное — что с Миком.
Без Мика ему пиздец.
Йен наклоняется, как-то очень отстраненно целует Мика в уголок губ — отстраненно и легко, чтобы ни себя, ни его не раздразнивать лишний раз. Это он может в случае чего в туалет свалить, а Мику, наверное, нельзя нихрена вообще, не то что дрочить. Йен понятия не имеет, сколько тому еще лежать и что ему в тюрьме порезали: братья Милковичи нихуя не смогли объяснить, дававший ему кофе медбрат с сочувствием отнекивался врачебной тайной или какой-то такой же хуйней, а он сам побежал прямиком в палату, едва ему выдали пропуск.
Он выпрямляется. Поджимает губы, смотрит в стену — куда-то выше головы Мика.
— Я думал, тебя не увижу больше, — говорит он. — Ближайшие, блять, родственники. Свет, значит, можно, а мне… Хорошо, тут эта херня не так работает. Почему я не похож ни на кого из твоих братьев?
Он замолкает, зависая в попытке представить, как бы это могло выглядеть вообще. Если взять, например, Игги…
Йен смотрит на Мика и начинает нервно, но очень искренне ржать.

Йен фыркает, отсмеявшись, и смотрит на Мика с совершенно идиотской влюбленной улыбкой — с такой, с какой, кажется, со своих пятнадцати на него не смотрел.
— Больно надо тебя караулить, — говорит он, сжимает руку Микав своей крепче. — Я по тебе соскучился, ну.
Караулить он правда не хочет. Просто хочет с Миком не расставаться больше никогда и ни за что. И сегодня он точно никуда бы не ушел, даже если бы в палате на соседней койке лежал какой-нибудь гомофобный реднек вроде того… Билла? Боба? Йен не помнит, как его звали. Не суть важно: сегодня он не уйдет, и завтра тоже, и послезавтра.
И спальник притащит. Мик, небось, на обезболивающих все еще, не понимает, что за херню говорит. В глаза пусть хоть иссмотрится.
— Я сижу, сижу. Никуда не уйду, — говорит Йен. — И — в семнадцать, Микки? Все бы встало у тебя как миленькое.
Он дразняще ухмыляется.

***

Спать Йен идет только тогда, когда вырубается сам Мик, и на следующий день сваливает исключительно поговорить с врачом Мика и на работу. Врача Йен понимает хреново, но ему достаточно знать, что Мик идет на поправку.
И того, что Мик, если все пойдет по плану, будет дома к Рождеству.
В следующие дни Йен торчит столько, сколько может; иногда упрямится и не уходит, даже когда Мик начинает крыть его трехэтажным матом. Йену нравится притаскивать какую-нибудь еду, которую Мику нельзя, вроде пирогов, и вести себя как идиоту. Колеса он жрет исправно. Колеса не мешают. Даже то, что Мику нельзя трахаться, не мешает.
Ну… почти.

***

Йен отвечает Мику примерно такой же улыбкой.
— Да я на ней не ездил даже почти. Ну, пару раз, может. А так только курил внутри с Липом! — возмущается Йен, а сам тоже пытается разухмыляться во весь рот.
Мик будет дома на Рождество. Даже чуть-чуть раньше. Йен косится на врача и не может сдержаться, тянется Мика поцеловать.
Врач напоминает, что заниматься сексом Мику не рекомендует еще несколько дней. Йен с трудом отстраняется, облизывает губы.

***

Вечером он из больницы уходит даже до того, как Мик его выпинывает, и сам. У Йена безумный план, который требует некоторой подготовки, и Йен пиздец хочет, чтобы план удался.
Йен вносится к Милковичам, разгребает шмотки Мика в поисках приличного. Особенно почему-то хочет найти ту рубашку, в которой Мик был, когда они тусовались на вписке у одного из бывших клиентов со старой работы Йена. Та рубашка Йену на Мике всегда нравилась просто пиздец как.
Йен приезжает утром, на гомовозке, как Мик и просил. Белозубо ухмыляется удивленным розовому лимузину старичкам на парковке. Сам он под потрепанной курткой тоже одет в приличное. Выбирал приличное долго, у него с этим чуть лучше было, чем у Мика с его гаваечками; встал он вообще ни свет ни заря и мало того, что в порядок со всех сторон привелся, так еще и причесался модно разнообразия ради.
Конца осмотра и отмашки врача Йен дожидается с трудом. Как только тот наконец выходит из палаты, Йен вручает Мику охапку припертых с собой шмоток.
— Одевайся, — безапелляционно говорит он. — Мы едем на блядское свидание. В кино, а потом жрать в приличное место, никаких "Patsy's" и "Taco Bell". Нет, у тебя нет выбора. Я заебался с этими приколами уже.
Йен садится на кровать, готовый в любой момент дернуться и помочь. Ну, мало ли, выпускать-то они Мика выпускают, но тот еще явно не супер-здоров. Йен немного таращится. Соскучился он — пиздец как, еще с вечера понял, что пресловутые "несколько дней" будут той еще пыткой. Ему, не лежавшему до этого в больнице с месяц, так тем более. Рука — это замечательно, но не заменяет нихрена, а блядовать с конвоем из Милковичей, который никуда не девался до самого вот утра, было нереально, даже если бы Йен хотел.
Йен хотел, но не хотел. Помнил слишком хорошо выражение лица Мика после порно. И все еще с удивлением понимал, что пока Мик дома и с ним, он готов выдержать любую пытку воздержанием. Более странно было только сознавать, что сейчас они реально выйдут отсюда.
Наконец-то — они, а не только он.