Каждый раз, когда Мик пытался до него дозвониться, Йен смутно думал, что надо было бы симку поменять. Всем было бы спокойнее. И до Мика, может быть, наконец бы дошло, что Йен по-прежнему не хотел с ним иметь никаких дел. После Цинциннати — так особенно. Мик в своей жизни такого пиздеца просто не заслужил.
Йен читал все СМСки и слушал всю оставленную голосовую почту — и все равно стабильно посылал всех пришедших по его душу Милковичей нахуй.
— Может, поговоришь с ним хотя бы? — спросила как-то Фиона, возившаяся с ужином.
— Не о чем там говорить, — ответил Йен и закинулся очередной дозой колес.
Препараты лития, антидепрессанты, антипсихотики, еще какая-то херня, нормального названия которой он не помнил. Три раза в день с едой. Работавшая с ним врачиха, когда он к ней в день возвращения из Цинциннати пришел, настаивала, чтобы он снова полежал в психушке. Йен отказался наотрез: он, блять, без транков начал осознавать, что с ним хуйня, копам не попался, сфигали вообще? Отлеживался дома. Ему даже официальный больничный выдали на неделю, которую он практически всю продрых без задних ног, а когда не дрых — ходил и натыкался на стены. Или, да, читал СМСки и слушал голосовую почту.
— Тебя там опять Милковичи хотели, — говорила Деббс и делала на него губы недовольным бантиком. Йен ей не отвечал. Она все равно его не понимала. Фиона не понимала тоже, но и не встревала: у нее хватало своих проблем.
Он пиздец как скучал по Мику.
Он не имел права ничего с этим делать и не собирался никому ничего объяснять. Потому что объяснять, ну да, тоже было нечего. Он бы, может, поговорил с Липом, но Лип был по уши в учебе и выбраться смог только на день — когда Йен только-только снова сел на лекарства и был под всем этим литием не очень вменяем. Даже косяк не раскурить было.
Пока Йен не угонял розовые лимузины с экс-бойфрендами внутри до Цинциннати, Йен мог с этим жить.

***

Препараты лития, антидепрессанты, антипсихотики и хер знает что еще. С каждым разом заставлять себя пить это все и дальше было сложнее и сложнее. Как только Йен выровнялся до более-менее приличного состояния благодаря корректировке доз — особенно. А если еще и дома не было никого…
Он таращился на колеса в руке, когда пришла СМСка. Вздрогнул, живо ссыпал колеса на стол и полез за телефоном смотреть, что это и от кого. Любой повод отложить закидывание подходил.
СМСка была от Мика.
У Мика были проблемы.
Йен смотрел на сообщение, пока экран не погас, и еще немного дольше. Он понятия не имел, что делать. Проблемы Мика — не его проблемы, он к этим проблемам никакого отношения больше не имел и права на какое бы то ни было отношение не имел до кучи тоже. И так хуйни наделал, хватит уже.
Но беспокойство все равно подкатило только так — как тогда, в Цинциннати, когда он понял, что все это время творил. Когда понял, что чуть Мика не подставил так, как никакая поганая сука Сэмми не подставляла. К тому же: Мику нужна была его помощь, иначе Мик не стал бы его вмешивать. Или…
Или Мик собирался-таки насовсем сваливать из-за тех самых проблем и хотел попрощаться.
— Да твою же мать, — выдохнул Йен и включил телефон, чтобы набрать ответное сообщение. Резко тапнул на "отправить".
"Буду скоро".
Он поднялся и притормозил, наткнувшись взглядом на таблетки. Дернулся было ссыпать их в карман и уйти, Мик ведь ждал, а при наличии проблем времени у него могло быть исчезающе мало или не быть вообще. Тем более что писал же — срочно.
В прошлый раз, когда он забивал на эти колеса, он решил, что спиздить другие колеса и увезти Мика хуй знает куда — это потрясающая в своей гениальности идея, достойная немедленного и бескомпромиссного претворения в жизнь.
Йен снова выругался, сгреб блядские эти колеса в ладонь и пошел к раковине налить себе стакан воды.
Таблетки все равно пытались встать комом в горле.

***

Йен шел вдоль сетчатого забора бейсбольного поля с внешней стороны. Где искать Мика, он знал — и там же решил и перемахивать, потому что место там для этого самое удобное было. Разведанное к тому же.
Мик еще ждал. Сидел — один. Адски странно было видеть его там одного. Отдавало чем-то глубоко неправильным.
Но выдохнул Йен все равно с облегчением. Он боялся, что Мик ушел уже, не дождался там или еще чего. Проблемы — они такие, Мик хотел видеть его срочно, а он еще и подзадержался.
— Эй, — сказал Йен, когда подошел, и полез на забор.
Перемахивал как-то неловко — то ли потому, что подсадить было некому, то ли потому, что мышцы были уже не те. Надо бы гантели его раскопать, где-то ж дома валялись. Или хотя бы, для начала, снова по утрам приучить себя зарядку делать.
Уже стоя напротив Мика, Йен потер загривок.
— Что случилось-то? — Он запрятал обе руки в карманы и чуть свел плечи, плохо понимая, куда глаза-то девать. Смотреть на Мика было стремно немного. Не смотреть — нереально.
Он пиздец соскучился. Только сейчас, когда Мик был на расстоянии вытянутой буквально руки, он понял, насколько. И насколько не хотел, чтобы Мик сваливал, если дело в этом было.
Только вот это ровным счетом ничего не меняло.

Йен так обалдел, что чуть с первого же толчка не улетел на землю. Попятился от наступающего на него Мика. От второго толчка — уже сам почти взвелся было, стиснул зубы… и так и не толкнул в ответ, только еще на несколько шагов отступил.
Он, честно говоря, надеялся, что Мик не помнил. Тогда все так безумно было, он сам не соображал от слова "совсем", Мик был сонный, оба были заняты и… блять, да он вообще не должен был того, что сказал, говорить. А Мик — придавать какое-то особенное значение его словам. Плевать, что оно там было, плевать, что Йен в кой-то веки под влиянием момента и блядской мании выразил то, что знал уже несколько лет и далеко не где-то очень глубоко, знал даже тогда, когда пиздец знать не хотел. А Мик… да ебаный же он козел, а. Знал же, что Йен не в себе, блять, что любые слова биполярника в очередном приходе надо делить на десять, потому что биполярник себя нихуя практически не контролирует.
Любые слова.
Мик ничего ведь тогда, с расставанием, не делал и делать не хотел. Да, поганая сука Сэмми, но нихуя не поганая сука Сэмми держала их на расстоянии друг от друга с того дня и до встречи у гомовозки.
А зассал при этом — Йен. Ну да, блять. Так зассал, что прибежал с проблемами помогать разбираться. Так зассал, что пришел, думая, что вдруг Мик таки съебывает насовсем и попрощаться хочет. Нож провернуть лишний раз, как сам Йен сделал с год назад в слепом желании если не развести на нормальные человеческие чувства и какое-то признание, то хотя бы отомстить, чтобы Мик понял, узнал, на своей шкуре прочувствовал, как это бывает, блять, больно — когда тебя бросают. Так зассал, что пытался его оттолкнуть, чтобы не впутывать в творившуюся с ним хуйню еще сильнее.
Йен сжал кулаки. Злости и в нем было много. Злости и обиды за то, что нужно было делать что-то такое снова. Блядский Милкович с его блядскими обходными маневрами, чтоб ему пусто было.
— Да нахуй иди! — рявкнул Йен.
Он не понимал и того, как Мик его мог обвинять. Он ведь вернулся тогда. Он мог остаться с Моникой. Мог жить на птичьих правах в трейлере ее дилера-ебаря, имя которого он уже двадцать раз забыл, а мог и съебать и от них, найти себе богатого папика какого, что с его всеми закидонами бы мирился. Мог пропасть со всех радаров. Моника так жила много лет. Он бы тоже смог, даже никаких угрызений совести по этому поводу бы не испытывал.
Только он — не Моника, и он — вернулся. И теперь вот пытался кое-как, но не быть Моникой продолжать. Даже блядский дневник со следующей своей мизерной зарплаты собирался купить и вести, как психичка рекомендовала. Настроение, блять, отмечать. Так, мол, приходы проще отслеживать, за тревожными звоночками следить. Отвечать на вопрос, нахрена, если тонны выжираемых им колес должны работать, психичка не стала — опять. Йен отказывался верить в то, что подразумевало это молчание, примерно как когда ему загоняли про суицидальный список.
Когда еще Мик ходил с ним. Когда Мик сказал, что список Йену не нужен, потому что у него есть Мик.
Только вот нельзя, чтобы Мик у него был.
Йен выдохнул сквозь стиснутые зубы и шагнул вперед, напирая уже сам.
— Кто зассал реднеку тому сказать, что машина твоя, короля всех окрестных пидорасов? Я, что ли? Кто валить нахуй из города собирался не так давно? Тоже, что ли, я, блять? — Он развел руками и не ухмыльнулся даже — дернул уголки губ в стороны и вверх в жестокой, неестественной гримасе. — Кто при любых проблемах хвост свой куцый поджимает и делает то, что другие скажут, а, Микки?!
Он знал, что пиздец как несправедлив, что тот запуганный Микки Милкович, что жил в тени своего выблядка-отца Терри, уже давно перестал существовать, что Мик за эти полгода сделал для него больше, чем чуть ли не все его сиблинги за всю его жизнь — уж точно больше, чем Моника и Фрэнк вместе взятые. Он и не хотел быть справедливым, наоборот. Он хотел ебнуть побольнее, чтобы Мик взбесился на его неблагодарность, ушел и больше никогда не приходил, не звонил, не писал. Чтобы исчез из его жизни и не возвращался.
Потому что сказать то, чего Мик от него требовал, Йен не мог. Не потому что зассал, нет, блять. Потому что любовь — беспощадная сука, а возиться с пороховой бочкой по имени Йен Галлагер и следить, чтобы он не убился об очередную машину, когда ему взбредет в голову полететь чистить морду очередному копу, или чтобы не уебал очередного гомофобного реднека пулей в лоб, сам Йен бы не пожелал и врагу.
Любимому человеку — тем более.

Йен знал, куда бить так, чтобы задело, и кулаки ему для этого нужны не были. Никогда, если подумать. Ну, почти. Он видел, что сейчас — бьет по больному, практически нож в ране незаживающей проворачивает. Но цель тут оправдывала средства. Так было надо — и точка.
Немало помогало и то, какой Мик все-таки был козел.
— Решаешь, блять?! — рявкнул Йен в ответ, тоже заводясь, тоже повышая голос. — Это вот когда ты на шлюхе женился — ты проблему решал?! Охуительная, блять, новость!
Йен ведь тогда пытался все исправить. Хоть как-то, хоть через жопу, но пытался, а не ныкался с пистолетом по банкам пострелять хуй знает где. Несколько гребаных недель за Миком бегал, пытался поговорить, не оставлял в покое, пожертвовал на это неблагодарное дело кусками собственных зубов, выбитыми с колена. Но нет, это, конечно, похер, главное — что он вот посмел затрахаться от этого всего и свалить в армию. Конечно, игнорировать проблему и от проблемы замыкаться было намно-ого здоровее. Только Мику что-то и этот вариант не понравился нихуя, когда Йен начал платить ему уже этой монетой. Иначе они бы тут сейчас не лаялись.
Йен хотел рявкнуть еще, но получил — предсказуемо — по морде. Пошатнулся, приоткрыв рот, бездумно прижал руку к челюсти, по которой ему влетело, провел языком по зубам. Нет, вроде на месте все были. Те, что оставались.
Он стиснул кулаки еще крепче.
Его бесил не удар, удар он заслужил. Его бесило то, что в Мике включилось из ниоткуда опять это блядское рыцарство. Или что оно там? Самопожертвование? Да одна херня, так и так идиотизм. Вкупе с идиотическим же козлиным упрямством.
Он до одури хотел вломить Мику в ответ, так, чтобы всю дурь выбить из его башки одной правой, чтобы он догнал наконец и съебался подальше.
Он до одури хотел отвернувшегося Мика если не обнять, то погладить хотя бы по плечу. В макушку там поцеловать, даром что сам же и доводил — и что, что из благих намерений?
Второе вот только тупо нельзя было, а первого Мик нихуя не заслужил. Мик, если подумать, много чего не заслужил вообще. Ни его, Йена, запоздавших на годик где-то претензий, ни той жизни, на которую напрашивался.
Почему Мик был таким упертым уебищем? Почему не мог просто забить и слиться в туман, оставить его, Йена, зализывать душевные раны в одиночестве?
Мик не представлял себе, во что хотел ввязаться. Мик опять нихрена не понимал, придурок безмозглый.
— Ну-ну, блять. Не сваливай, — Йен горько хохотнул, отвернулся на секунду сам, прежде чем снова на Мика посмотреть. В уголках глаз уже пощипывало. Йен плевать хотел, не начинало откровенно жечь — и ладно. — На сколько из тех тридцати-сорока лет тебя хватит, сука? До следующего посыла? Или до следующего Цинциннати? Знаешь, что гребаный литий — не панацея, и мне и ебаный суицидальный список нужен, и настроение отслеживать, потому что гарантии никакой, блять, нет?! Нихуя ты не знаешь!
Он отступил на пару шагов, развел руками, уже чувствуя: зря он все это выложил. Он не хотел, он что-то совершенно другое собирался говорить, оно само, держать это все в себе оказалось сильно выше Йена. Он только надеялся, что, может, Мик таки испугается. Поймет наконец, какой это пиздец, что валить надо немедленно — и свалит.
То, в мотеле, под влиянием момента и от избытка чувств, Йен тоже сказал зря. Может, если бы тогда смог язык за зубами удержать, не было бы сейчас ничего. Не стояли бы они тут и не разговаривали.
— Давай, Микки. — Йен посмотрел прямо, не пытаясь уже прятать глаза. — Оставайся. Я тебя еще и не в Цинциннати увезу, бля.
Больше всего ему хотелось развернуться и просто уйти, потому что все, что мог, он уже сказал — даже больше немного.
Делать это было нельзя. От этой проблемы убегать было — нельзя. И ингорировать ее и дальше — нельзя было тоже. Надо было рвать, резать по живому, подрывать все мосты.
Только вот взять назад три сказанных в отеле слова, не считая матерного, Йен не мог.
Без этого, он подозревал, все было бесполезно.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-07-06 03:27:52)

— Как-то, — хмыкнул Йен, кривя губы. Сунул руки в карманы джинс — некуда было их больше деть, а куда-то было нужно. В уголках глаз жгло еще сильнее. — Я шутил, по-твоему, когда говорил, что меня не починишь?
Не колесами так точно. С его точки зрения работали они даже не "как-то", а "через жопу". Ладно, дозу ему поправили, он не ходил больше бессмысленным зомби, но легче от этого и от осознания, что ебнуть даже при трехразовом питании отборной химией может в любой момент, не становилось нихуя.
От Мика, который пытался сделать это своей проблемой, легче не становилось тоже. Не было это его проблемой. Его проблемой было — не вляпаться в копов и не угодить за решетку. А он что делал? Правильно: обманом заставлял Йена припереться на бейсбольное поле и, ну да, не просто не пытался сбежать, а еще и сильнее корни пустить хотел. Разобраться, чтоб его.
Йен был уверен, что Мик потянул его на себя, чтобы снова по роже залепить. Почему-то. Наверное, потому, что это было бы справедливо после всего, что он творил, в здравом там уме или нет — дело десятое. На самом деле он ждал чего угодно, но не того, что его так крепко обнимут.
— Да блять, Микки, — брыкнулся Йен, но Мик держал крепко. Брыкнулся Йен тоже, в общем-то, неубедительно: быстро понял, что сопротивление бесполезно. Нелепо застыл, не решаясь ни обнять, ни таки рявкнуть и откровенно отпихнуть, сглотнул комок в горле.
Он не знал, что с этим всем делать. Упрямство Мика бесило до усрачки. Мику надо было быть уже на расстоянии нескольких штатов от Иллинойса или хотя бы нескольких сотен миль от Чикаго — да блять, ладно, даже где угодно в Чикаго, но не здесь и совершенно точно не с ним. А Мик вот… вопреки всему, включая здравый смысл. Кто тут еще ебанутым из них был?
Мик правда понятия не имел о том, на что подписывался. Мик за последний почти год представление какое-никакое должен был получить, но Йена не отпускало подспудное понимание, что года было пиздец как мало, чтобы так решительно подписываться еще на тридцать девять. Минимум. В лучшем случае. Если повезет. Шансы, короче, на тридцать девять вместо девяносто трех были такие смешные, что на них забить можно было сразу. До кучи он слишком хорошо помнил, какая была Моника, пока не свалила от них в закат, чтобы сознавать, что Мику предстояла еще работка.
Моника, правда, жрала не те колеса, которые принимал он. Его колеса хоть через жопу, но все-таки работали. А еще он не был Моникой, кто бы что ни говорил. Он вернулся. Он не бросил никого. Он умел любить по-нормальному. Живое тому доказательство стояло и прижимало его к себе так, будто придушить хотело от избытка чувств или, на худой конец, переломать пару ребер.
Йен неловко вытащил руки из карманов.
— Придурок сраный, — выдохнул он, кусая губы. — Вот сдалась тебе вся эта хуйня? Своей мало, да? Еще мою надо себе на шею повесить вместе с потенциальными приключениями на задницу? Ебаный ты пидорас…
И ткнулся Мику в плечо, прикрывая глаза и приобнимая его наконец в ответ — не так сильно, но тоже крепко. Брыкаться он уже категорически заебался и сам. Причинять насильно добро — заебался тоже. Но больше всего — о, больше всего он заебался вечно ждать подвоха от любого хорошего, что обнаруживалось в его жизни. Не так много этого хорошего было. Сейчас, с его разладившейся башкой, Карлом в тюрьме, Липом в универе и Деббс в положении, так и вовсе нихрена.
Если без Мика.
С Миком он еще и не такое мог бы пережить.
Йен погладил Мика по спине, зарываясь носом ему в плечо еще глубже. По щеке, кажется, все-таки скатилась слеза. Йену все еще было похуй. Ну, почти. Он аккуратно потерся носом, как бы и пытаясь уткнуться в плечо поудобнее, и одновременно вытереть об его куртку возможный след.
— Только это, — хрипло и неразборчиво заявил Йен, — я с тобой в гомовозке жить не буду. Никогда. Не мечтай даже, ясно?
Он фыркнул Мику в плечо. Мысль о таком варианте совместной жизни его почему-то вдруг повеселила. Наверное, потому, что нелепой была до невозможности.
Разнообразия ради — в том, что касалось гомовозки, а не совместной жизни.

Йен коротко рассмеялся, тоже отстраняясь чуть-чуть, выпрямляя шею.
— Что, только для ночевать я тебе и нужен? — поддразнил он и ухмыльнулся, закусил губу. Отвести от Мика взгляд было физически невозможно.
Да и деться куда-то от Мика, если подумать, тоже. Он как влип в это в свои пятнадцать, так и все. У нормальных людей — с первого взгляда, у них — с первого траха.
Который был с полувзгляда.
Ну да.
— Телик — хорошая идея, — одобрил Йен. — Херни тоже можно. Только это, совсем перекрашивать нельзя, чувак. Иначе она будет не гомовозка уже. Ну и, пока Карл в малолетке, а Лип в универе, комната моя вся. Можешь иногда и ты у меня ночевать. Кто тебя у нас искать будет? Выдадим за своего потерянного брата, все такое.
Он не верил как-то до конца. Только что все было так хуево, что впору было застрелиться и не жить, и внезапно — вот. Обсуждают ночевки, будто не было ничего. Мик даже не уточнял. Йен, в общем-то, тоже, да и не хотел. И так понятно было. Но верилось — все равно с трудом.
Пока Мик не начал на него играть бровями. Тогда-то Йен живо осознал, что да, вот теперь — все точно так, как должно быть.
— Ты задницу себе не отморозишь, э? — поинтересовался Йен и хохотнул снова, соскальзывая руками с поясницы Мика на эту самую задницу. Пока поверх одежды, хотя желание влезть Мику в штаны было, ну, неслабым. — Не хотелось бы, знаешь ли. Она у тебя охуительная слишком. И твои охуительные ноги к ней же крепятся.
Поцелуй был не похож ни на что, что у них было раньше. Йен замер на секунду, прежде чем с такой же осторожностью податься к Мику чуть ближе, коснуться чуть сильнее. Прерывисто вздохнул от прошедшегося по контуру его губ языка, посмотрел на Мика внимательнее. Взял очень бережно его лицо в ладони, чуть погладил пальцем по щеке, поцеловал уже сам — чуть напористее, чем Мик раньше, но все еще аккуратно. Будто боялся, что все вот-вот пойдет не так.
Он и боялся. Он такого вообще не заслуживал после всей сотворенной им хуйни. Мик — не заслуживал тем более. Мик заслуживал куда большего.
А выбрал — его.
Он выдохнул и прижался лбом ко лбу Мика, соскальзывая руками куда-то ему на плечи. В уголках глаз снова предательски щипать начинало — на этот раз от радости. Широченная улыбка никак не желала сходить с лица.
— У меня возникла одна дебильная идея. — Йен приобнял Мика за шею и глубокомысленно добавил: — Тебе не понравится.
Идея была странная, слащавенькая и включала в себя отсутствие секса как минимум здесь и сейчас. Понравиться Мику ей реально было не с чего. Она и Йену поначалу показалась откровенно бредовой, но, блин, еще час назад возвращение Мика в его жизнь было фантастикой, не то что что-то вроде того, о чем он думал.
Может, пора было наконец попробовать что-то новенькое.

Йен только головой покачал, поджимая губы в как бы неодобрительной улыбке, но Мика тоже отпустил. Мик все-таки был отборным козлом, фамилию оправдывал на все двести. Научил его, что "любовь зла" — это нихрена не шуточки. Ладно хоть руками не сразу под рубашку полез, а просто под куртку, Йен бы иначе ржал и выворачивался, потому что и через ткань чувствовал, что руки у того холодные.
Ржать, правда, хотелось и без того. А выворачиваться — не совсем. Но если он попытается Мику руки погреть, Мик его пошлет в пешее эротическое, он как-то вот не сомневался даже, несмотря на этот потрясающе нежный поцелуй.
Он оперся на сетчатый забор рядом с Миком, забрал протянутую банку. Поколебался, прежде чем вскрывать, припомнил некстати шотганы, но в итоге решил, что нахуй. Успеется. Не в последний же раз на поле приперлись, будет еще время и этой стариной тряхнуть.
Перехватив вскрытое пиво в левую руку, Йен закинул правую Мику на плечи. Стоять рядом, даже соприкасаясь плечами, ему было недостаточно. И так вон сколько времени далеко от Мика провел.
— Короче. Я подумал, что, ну, может, нам хотя бы попытаться в этот раз попробовать все по-человечески сделать? Чтобы, знаешь, со свиданиями и всем таким дерьмом. Мы все еще ни разу на свидании не были нормальном. — Йен сделал глоток из своей банки, на Мика больше не глядя. — В Иллинойсе, блять, гей-браки успели разрешить уже, а мы все еще ни разу на свидании нормальном не были. Это какой-то пиздец же, Мик.
Не то чтобы ему сильно сдались что свидания, что однополые браки. Он знал, что второе для Мика — тупо бумажка, и, в общем-то, где-то как-то смирился за последние годы, несмотря на то, что сам так не думал. Начать хотя бы с того, что это не тупо бумажка, это такое финальное воплощение "в горе и в радости". Кроме того, что ни говори, а в бумажках была сила. Бумажка, назначавшая Фиону их официальным опекуном, значила, что их не растащат ни по каким групповым домам и фостерным семьям; то, что ему сейчас было уже по сараю, ничего не значило. Бумажка от психички с его блядским диагнозом спасла его от военного трибунала. Конечно, никакие статусные бумажки не могли определить семью, когда ничего, кроме бумажек, и не было, но силы бумажек это не отрицало все равно.
А Йену — Йену всегда хотелось большего. Чтобы пресловутое "в горе и в радости" и по бумажкам, и не по бумажкам, и по-всякому вообще. Ну и да, шляться со своим бойфрендом по свиданиям.
Если так подумать, что они стояли сейчас на бейсбольном поле и пили пиво, теоретически могло считаться свиданием. По меркам нормальных людей — сильно теоретически, по меркам их трущоб — более чем практически, причем до кучи оно еще и охуительно романтичным выходило. Ну, учитывая, что они оба все еще были в одежде.
Одна беда. Все эти натяжки и компромиссы Йена успели заебать по самое не могу. Он и так, блин, потерял уже почти все, что только мог. Он заслужил передышку.
И нормальное свидание.
— Если что, — Йен, хлебнув пива еще раз, покосился на Мика и притянул его к себе за плечи еще теснее, — ничего против траха на первом свидании я не имею. И пойти чего-нибудь куда-нибудь пожрать прям сейчас тоже бы не отказался. Это будет считаться, ага.
Он шкодно ухмыльнулся. Дебильные идеи дебильными идеями и заслуженные свидания заслуженными свиданиями, а того, что он соскучился пиздец как, это тоже не отменяло.

Йен только фыркнул и отвернулся.
— С тобой в кино если и подержишься за что-то, то точно не за руку, — заметил он, отхлебнул еще пива и глубокомысленно добавил: — Кусок ты дерьма.
Алкоголь, походу, как в прошлый раз, из-за колес начал давать в голову пиздец быстро. Не могло же ему не приглючиться, что Мик ближе подался?
Или могло. Мик улыбался так, что это Йену глючиться точно не могло. Ни от колес, ни от бухла, ни от крыши его местами уехавшей.
— Эй! Это ты у нас любишь, когда тебе всякое в жопу заталкивают, не я! — засмеялся он, с трудом борясь с желанием как-нибудь его поддеть. Локтем там или за живот попытаться ухватить. Или не за живот. Только слишком хорошо понимал, чем это закончится, а холодно на поле действительно было. Ему-то еще туда-сюда, а вот Мику задницу они так реально рисковали отморозить. Не май месяц, блин.
Смеяться Йен перестал быстро, да и улыбаться — тоже. Глотнул еще пива, фыркнул снова, глянув на вскинутые брови Мика, и отвернулся. Другого он, в общем-то, и не ждал. Странно было все равно. И идея потрясная была, на его взгляд — ну, кроме того, что трах откладывался на пару часов. Не потрясная типа "мы срочно должны дернуть в Цинциннати, потому что я ебаный псих и мне приспичило", а такая, по-человечески потрясная. Мик только как всегда был.
Йен поднес банку ко рту, чтобы хлебнуть еще раз, на этот раз побольше, и так и не донес: замер, уставившись на Мика удивленно. Доходило до него медленно. Ну, потому что туго вязалось с недостаточно пьяным Миком предложение взять еды и махнуть на побережье. Побережье — это пиздец романтика, куда романтичнее какой-нибудь бургерной, в которую Йен думал его потащить пожрать, или там тех же "Patsy's Pies".
Он так и таращился, пока Мик не пошел вдоль ограды. Глянул на оставленное пиво, глянул на наполовину полную банку в своей руке, поставил  банку на землю — пытался аккуратно, но быстро, в итоге нахрен уронил, а поднимать не стал — и пошел за Миком следом, даже не пытаясь прятать напрочь счастливую ухмылку.
Он чувствовал себя пиздец каким пьяным. Не знал только, от пива поверх колес или от Мика, который мало того, что не свалил, так еще и соглашался-таки на ебаное свидание.
Мик. И свидание. Охренеть не встать, они собирались все-таки сделать это. Йену хотелось ржать в голос. Хотелось схватить Мика и не отпускать больше никогда.
— Хей. — Нагнав Мика уже у самого места, где удобнее всего было перелезать, Йен поймал его за рукав. Положил вторую руку ему на загривок, притягивая еще ближе, и накрыл его губы поцелуем — уже совсем не таким целомудренным, как раньше. Отстранился тоже сам, но не слишком далеко. И разглядывал лицо Мика во все глаза, так, будто вообще в первый раз в жизни его видел. — Знаешь, то, что я сказал в мотеле… что я…
Он выдохнул и закончил — негромко, но твердо:
— Я правда люблю тебя, Микки.
Потому что правда — любил, столько гребаных лет уже любил. И потому что Мик заслуживал это услышать от него нормально, а не посреди биполярного маниакального угара. Угар не делал это неправдой, но… но.
Йен отпустил Мика, отступил на пару шагов и первым полез на ограду, ухмыляясь по-мальчишески безбашенно. Уже сверху, перемахивая, оглянулся и практически проорал:
— Добежишь первый до гомовозки — сначала ее оприходуем, а потом уже за едой и на побережье!
У Мика было нечестное преимущество: Йен понятия не имел, где его пиздец на колесах запаркован. Зато вроде как бегал быстрее — хотя бы за счет длинных ног. Одно, по идее, с лихвой перекрывало другие.
Да какая, блин, разница? Главное — что они вообще могли снова страдать такой хуйней.
Снова были вместе.