На трассе охуительно.
Йен гонит, выжимая из гомовозки все соки, какие только может, быстрее-быстрее-быстрее, пристукивает пальцами по рулю и постоянно тянется включить магнитолу. Ему пиздец как хочется врубить музыку, любую, абсолютно неважно, какую, и подпевать в голос — и похуй, если он будет фальшивить. На полпути он вспоминает, что в салоне Мик, а он сам нихрена не знает, как опустить экран между салоном и водительским сидением, и, значит, никакую музыку нахрен нельзя включать, и возвращает руку назад на руль, и это пиздец мучительно, но ради Мика он готов терпеть и не такое. Он не хочет портить Мику сюрприз.
Они едут в Цинциннати. Йен хотел поехать в Цинциннати давно, собрался — уже несколько дней как. Цинциннати — охуенный город, самым лучший просто на земле, не город, а, блять, сбывшаяся мечта. В Цинциннати нет никаких проблем ни у кого и никогда. В Цинциннати дохуя крутое суперлуние. Йен никогда не видел суперлуния. Суперлуние увидеть было надо. Это — не обсуждается. Это — такая же истина в последней инстанции, как и то, что Цинцинатти — самый охуительный город на всем белом свете.
Они едут почти всю ночь и все утро. Йен не чувствует усталости. Он может гнать еще день, и ночь, и еще день и еще ночь, и потом еще дохрена времени с остановками только на пожрать и отлить. Сколько ехать до Цинциннати, он в душе не ебет, да и какая в жопу разница? Они не пропустят. Куда бы они ни ехали, они обязательно окажутся в Цинциннати рано или поздно, но скорее рано, чем поздно, потому что Йен не хочет поздно.
Цинциннати — охуительный город. Все дороги ведут туда.

***

Он вывалился из дома поздно вечером, на закате. По пути встретил возвращавшуюся с работы Фиону, которая подозрительно выспрашивала, куда это он собрался. Йен чуть не приплясывал на месте от нетерпения, отмазываясь какой-то ерундой про то, что он прогуляться, подышать воздухом, понимаешь, перед сном. Да, он будет спать этой ночью, он торжественно клянется. Нет, ему не нужна компания. И таблетки ему тоже не нужны. Какие таблетки, когда он чувствовал себя как король мира?
В карманах у него были деньги, достаточно денег, чтобы купить билет на автобус до Цинциннати. Он шел на автовокзал. Почти бежал даже, потому что добраться надо было быстро, быстрее, еще быстрее, чем быстрее, тем лучше. Цинциннати и суперлуние не могли ждать.
Притормозил он только тогда, когда увидел за очередным поворотом припаркованную гомовозку. Подошел, разулыбавшись до ушей, заглянул внутрь. Внутри спал Мик. Закусивший губу Йен постучал по стеклу пальцами, но Мик не просыпался.
Тогда Йену пришла в голову потрясающая, охуительная, самая гениальная идея в его гребанной жизни.
Мика надо было увезти в Цинциннати. Цинциннати — лучший, сука, город на земле, в Цинциннати нет проблем, а значит, нет и копов, а раз нет копов, то никто не будет там Мика ни искать, ни ловить, и Мик сможет там охуенно хорошо устроиться. Ну и Йен — устроиться вместе с ним.
Йен порылся по карманам в поисках чего-нибудь, что могло бы сослужить за отмычку. Нашел — ключи от дома на металлическом кольце. Кольцо было скручено из тонкой штуки, которая дофига сошла бы за скрепку. Распрямить ее было делом минуты. Замок водительской двери лимузина тоже поддался дохуя быстро, а уж завести его без ключей Йен тем более умел. К Мику за ними не полез: не хотел будить. Лучше пускай с утра проснется уже в Цинциннати! Будет ему охуительный сюрприз.
Цинциннати их уже заждался.

***

Проезжающая мимо фура сигналит гомовозке. Йен не то чтобы успевает как следует разглядеть дальнобойщика за рулем, но уверен — лицо у того охуевшее. Разумеется, от восторга. Еще бы — увидеть на трассе такую великолепную розовую хуйню. Еще и едущую в Цинциннати. От восторга так и сдохнуть можно,  не то что челюсть на колени уронить.
— Хе-ей! Цинциннати! — кричит Йен, высовывая в окно руку, чтобы помахать, и хохочет как припадочный. Он едет, сука, в Цинциннати. Они с Миком едут в Цинциннати. В Цинциннати все будет охуенно.
Он бросает взгляд в зеркало заднего вида и ухмыляется буквально до ушей, видя, что Мик наконец-то не спит. Расстраиваться из-за того, что сюрприз не получился, он не может. Слишком ему хорошо. Охуенный все-таки город Цинциннати: даже когда всего лишь едешь туда, мир — весь, целиком и полностью, — уже кажется ярче.
— Доброе утро, чувак! — Йен на несколько секунд к нему разворачивается. Он почти захлебывается словами, столько всего хочет сказать за раз. — Ты такой рассвет пропустил, ты б, бля, знал! Охуительно красивый рассвет! Я таких в жизни не видел! Мы это, приедем скоро!
Йен в душе не ебет, когда именно настанет это скоро. Скоро — понятие, сука, растяжимое.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-06-24 20:25:11)

Йен смотрит на Мика и в упор не видит выражения его глаз. Йену не до таких мелочей.
— Цинциннати, чувак! Это охуительный город, самый лучший город на земле! Там нет никаких копов, тебя никто не загребет, и суперлуние, сука, каждую ночь, — возбужденно объясняет он и ухмыляется снова, поглядывая на Мика в зеркало заднего вида.
Он не понимает, почему Мик не приходит в восторг уже от одного названия города. Это же Королевский город, блин! В котором нет никаких проблем!
Мик просто не был в Цинциннати. Когда они приедут, он сразу все поймет.

***

— Это что, кровь?!
Закрывший за собой входную дверь Йен оглянулся и слабо хмыкнул. Деббс стояла, скрестив руки на груди над стремительно округлявшимся животом, и таращила глаза на его джинсы. Заляпанные кровью Мика джинсы. Каким чудом он умудрился еще и рубашку не изгваздать, он и сам не понял.
— Не моя, Деббс. Не волнуйся.
Деббс волновалась. Деббс начала убеждать его в том, что у него опять эпизод начинается, что ему лучше бы выпить препаратов лития прямо сейчас, пока не стало хуже. Йен категорически не хотел ее волновать — не в ее положении; пришлось рассказать все как было. Про историю с возвращением розового лимузина и, ну да, трах с Миком после.
Пауза была долгая.
— Охренеть, — наконец выразилась Деббс.
— Ага, — согласился Йен, ссутулив плечи. — Охренеть.
— И что вы теперь будете делать?
Он не знал, что ей ответить. Что с этим всем делать — тем более не знал.

***

Йен смотрит в зеркало на руку Мика на его плече, на то, что Мик впервые за все то время, что прошло с их глупого, глупого расставания, называет его по имени, и его улыбка чуть пригасает.
— Но мы же приедем скоро. Если тормозить будем — дольше будем ехать. А там Цинциннати, Мик! Самый охуенный город на земле, серьезно! — Улыбка его снова становится широкой-широкой, мелькнувшее в глазах непонимание внезапно сходит на нет: Йену вступает в голову очередная мысль. Нет, конечно, Мик тоже хочет побыстрее добраться до Цинциннати! Просто природа — бессердечная сука, со сна так особенно. — А, ты отлить хочешь! Ну сейчас.
Он сворачивает на обочину и останавливается наконец, и первым выскакивает из машины, даже не посмотрев, не едет ли там кто. Обходит гомовозку спереди, чтобы потаращиться на бесконечные поля.
— Ты, блин, реально, чувак, такой рассвет пропустил, пока спал! — смеется он, мазнув взглядом по Мику, и раскидывает руки. Побежать в поля или не побежать? Нет, не побежать: они уже почти в Цинциннати! На пути в Цинциннати задерживаться нельзя.
Тогда он просто вопит в пространство — восторженно, громко, бессмысленно. На обочине дороги в полях ощущение того, что он король мира, становится еще сильнее.
Королю — Королевский город.

***

Лиам с Дебби сидели на диване, когда Йен спустился. По телевизору шла какая-то научно-популярная передача. Йен подошел и облокотился на спинку дивана над головами младших.
— Это про что?
— Про города, — сказала Деббс перед тем, как отправить в рот очередную ложку мороженого. — Цинциннати. Ты знал, что Цинциннати еще Королевским городом называют?
— Я школу не окончил, откуда мне, — смешливо фыркнул Йен и потянулся через диван отобрать у нее ложку и ведерко. — Со старшими положено делиться.
— Эй!
Лиам хихикнул, хлопая в ладоши. Йен, оставив в покое сестру, переключился на него пощекотать.
Настроение у него уже который день было потрясающее. Примерно такое же, как виды Цинциннати, мелькавшие в телевизоре. В конце концов Йен плюхнулся на диван рядом с Деббс, усадив Лиама к себе на колени.
— Arnold’s Bar and Grill — старейший бар в Цинциннати. Он открылся в 1861 году. Жители Цинциннати говорят: если ты там не был — ты не местный, сколько бы лет в городе ни прожил, — сообщала ведущая.
Йен скептически хмыкнул, но на ус намотал.

***

— В Цинциннати есть охуенно старый стейк-бар, — сообщает Йен, когда перестает наконец восторженно вопить в пространство. — В девятнадцатом веке аж открывшийся! Представляешь? Приедем — и сразу туда. Я, блин, жрать хочу.
Он понимает это внезапно, только после того, как говорит вслух; и это, и одновременно то, что изголодался нихрена не только по еде. Он смотрит на Мика сверху вниз, совершенно по-блядски прикусывает губу и делает порывистый шаг.
Цинциннати ведь город, город не может никуда деться, а значит, что может их еще немножечко подождать. Они все равно уже встали. Они все равно уже почти на месте. Они все равно приедут.
— Тебе охуеть как идет, когда ты растрепанный, — говорит Йен негромко, низковато.
Охуенный Цинциннати может подождать, когда у него есть его Мик.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-06-25 00:55:40)

Йен теряется, спадает немного с лица, когда Мик от него отшатывается. Почему? Что он делает не так?
Что-то неправильно.
Что-то совсем неправильно, если Мик сгребает его за грудки и прижимает к гомовозке спиной так, будто дурь выбить из него хочет. Йен не понимает. Йен таращится широко открытыми глазами, сначала Мику в лицо, потом на его руки; почти бездумно тянется накрыть ладонь Мика своей. Если Мик просто не хочет — мог бы так и сказать. Йен бы его убедил, что он неправ. Он отлично знает, как. Годы опыта, которые не проебешь.
Он вспоминает другой разговор, целую вечность назад, в другой жизни, в которой у них все было хорошо, несмотря на то, что с этого-то разговора и пошло это самое все по пизде.
Он опускает руку, так и не коснувшись.

***

Около раковины сгрузили очередную порцию нуждавшейся в его внимании грязной посуды. Йен покосился на принесшего и от неожиданности моргнул, а потом ухмыльнулся. Это был тот самый смазливый латинос, имя которого он так и не удосужился не то что выучить — узнать за те несколько минут в туалетной кабинке.
Латинос, оказывается, был в каком-то долгом отпуске, ездил к семье. Босс-ебарь Фионы, походу, за сотрудников вообще держался, что Йена не могло не радовать — даже сейчас, когда его радовало буквально все, даже утомительная бесполезная работа не могла сбить с настроя. Еще латинос был не уборщиком, как Йен тогда поначалу подумал, а официантом. Формально стоял выше него в пищевой цепочке всяческого обслуживающего персонала, можно сказать.
Трахал только пятью минутами спустя в том же самом туалете по старой памяти его все равно Йен.
Имя латиноса он не мог запомнить еще с несколько дней.

***

Он не собирается идти ни в какую машину.
— Мы не можем. Мы уже почти приехали, — говорит он и повышает голос: — Не можем мы, бля!
От перехода от почти возбуждения к очень даже не почти раздражению Йена слегка штормит. Или это от голода? Он плохо помнит, когда в последний раз ел, но он гнал всю ночь и все утро, не останавливаясь, так что — давно. Есть он собирался уже в Цинциннати.
С Миком. Которого он увозил от копов в город, где нет копов и нет проблем, нет сучки Сэмми и нет их блядского расставания. Какое в жопу домой? Что ему, нравилось, что ли, дома?!
Йен толкает Мика в грудь, абсолютно не заботясь о том, сильно или не сильно.
— Какого хрена, Мик? — спрашивает он зло. — Я, может, для тебя старался! Да тут ехать, бля, чуть-чуть! Точно тебе говорю!
Карты у него нет, но он знает. Королевский город Цинциннати должен быть недалеко от Чикаго, вроде как в другом штате, но — недалеко, и он проехал уже достаточно, чтобы недалеко стало совсем близко.
Нихрена они не будут разворачиваться домой.
Нихрена он не понял.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-06-25 03:14:34)

Мик толкает его, раз и другой, сильно, и Йен теряется окончательно. Он вписывается спиной в гомовозку — чувствительно, больно. Ему кажется, что с ударом все раздражение куда-то уходит, утекает так же, как поднялось, и вместо него — без него — остаются только обида и непонимание.
О чем Мик говорит? Как он может не хотеть в Цинциннати? Почему Фиона должна за Йена переживать, почему должна переживать за него Деббс? Он же едет в Цинциннати, в охуительнейший город на свете. Они не переживают, они за него счастливы, должно быть! А он их потом перевезет к себе, просто сначала устроится — и устроит Мика. Дебби же беременная, ее нельзя переездом волновать вот просто вот так, а у Фионы вон босс-ебарь Сэм и все серьезно.
Он смотрит на Мика, нервным, быстрым движением облизывает губу.
— Но мы же почти в Цинциннати, — говорит он почти беспомощно. —  Почти в Цинциннати, Мик.
Что-то не так, но что — Йен не в состоянии понять.

***

Мобильник в кармане надрывался вибрацией уже минут десять, не меньше. Поначалу он пытался не только вибрировать, но и орать, но Йен выключил звук, чтобы не разбудить Мика. Мика нельзя было будить, это испортило бы сюрприз. Взять трубку тоже было нельзя. Разговаривать по телефону за рулем — преступление, а Мик скрывался от копов. Копов не было только в Цинциннати — никак не на трассе.
Мобильник начинал раздражать Йена. Он вытащил его из кармана, посмотрел на светившееся на экране имя Фионы и глубокомысленно зажал кнопку выключения, после чего швырнул телефон на соседнее сидение.
Чтобы не коситься, на короткой, чуть ли не единственной за всю ночь, остановке на задрипанной заправке Йен закинул мобильник в бардачок и благополучно о нем забыл.

***

— Окей, — говорит Йен и сглатывает. — Окей. Ты хочешь, чтобы я позвонил? Я могу позвонить хоть сейчас, вот прямо сейчас, только в машину сунусь за телефоном, окей? Он внутри. Но им не надо объяснять, я тебе точно говорю, они знают, почему мы не можем вернуться — я серьезно, не можем, мы же уже вот почти-почти в Цинциннати! Цинциннати — лучший город на земле, Мик. Там нет проблем и копов поэтому нет, тебя там никто искать не будет.
Йен откровенно тараторит, особенно под конец; его речь категорически не успевает за мыслями, мыслей слишком много, они сбивают друг с друга, и он не успевает проговорить вслух и половину того, что творится в его голове. Он смотрит то на Мика, то — на поля за ним. Поля бескрайние и безграничные, но где-то — где-то поля кончаются. Где-то вместо них начинается Цинциннати, в котором уже сегодня ночью будет охуительное суперлуние. И завтра ночью. И вообще всегда.
Йен видит, что Мик все еще нихрена не понимает. Даже после объяснения его — не понимает. Как Мик может не понимать? Это же, блять, самоочевидно все, абсолютно и безоговорочно очевидно, истина в последней инстанции. Земля вертится вокруг Солнца, а Цинциннати — лучший гребаный город на этой гребаной Земле. Им надо в Цинциннати. Всем, кроме копов, надо в Цинциннати.
В Цинциннати ведут все дороги.
Йен снова смотрит в поля, снова — на Мика, и ему в голову снова приходит потрясающая в своей гениальности идея.
Он улыбается Мику, едва сдерживаясь, чтобы не выложить ему свой план весь как на духу, но нет, нет. Нельзя. Йен осторожно делает полшага в сторону, как бы к ручке двери, как бы за телефоном, как бы показывая, что он дохрена сговорчивый… а потом он бросается мимо Мика в те самые поля.
Все дороги ведут в Цинциннати. Значит, рано или поздно он туда прибежит.  Мик, конечно, побежит за ним, и они прибегут почти вместе.
Мику просто надо показать, до чего Цинциннати охуенный город, и тогда тот и сам не захочет назад ни в какой Чикаго и ни на какую долбанную Южную сторону.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-06-25 17:10:56)

Йен бежит. Бежать — потрясающе, супер, чуть ли не лучше, чем ехать, выжимая все соки из медленной гомовозки.
Мик бежит за ним, и Йен хохочет от восторга. Они бегут в Цинциннати! Вдвоем. Его гениальный план сработал, и они совсем скоро будут на месте, и Мик поймет.
Его что-то цепляет за футболку, за что-то тут же цепляется нога, и Йен летит на землю, не успевая даже нормально сгруппироваться.
Это, сука, неприятно.
Земля под щекой жесткая, холодная и как будто влажная, Йен успевает это отзеркалить краем воспаленного сознания, прежде чем если не подняться, то хотя бы перевернуться с живота на спину. Кулак Мика прилетает ему куда-то по ребрам, и он хватает ртом воздух, а когда оказывается снова в состоянии себя хоть немного осознавать — понимает, что Мик сидит на нем.
Очень почему-то злой, растрепанный, пытающийся продышаться, совершенно потрясающе выглядящий Мик.
Йен смотрит на него снизу вверх, и его губы снова растягиваются в абсолютно счастливой улыбке.

***

В дверь забарабанили. Резавший себе бутерброд Йен от неожиданности вздрогнул и чуть не промахнулся мимо колбасы по пальцу. Выругавшись себе под нос, он рявкнул:
— Да сейчас, блять!
И пошел открывать.
За дверь стояла Сэмми. Выглядела Сэмми паршиво.
— Йен…
Йен не собирался ее слушать. У него при одном ее виде руки сами собой сжимались в кулаки, и ему плевать было, что она хотела сказать и в какую жопу попала, если попала. Она не была семьей. Она была, блять, никем.
— Пошла. Нахуй. Сука, — очень отчетливо сказал он и захлопнул у нее перед лицом дверь.
— Йен, постой! — заорали за дверью.
— Пошла нахуй, я сказал! — заорал Йен в ответ, давя страстное и не очень адекватное желание вернуться к столешнице, схватить с нее нож и закончить то, что Мик начал, пока он торчал на армейских нарах из-за этой бляди.
Интересно, посадили бы его за убийство? Военные вон не посадили за блядский неугнанный вертолет.
Эта блядь все испортила.
— Йен? Кто это? — С лестницы стремительно сбегала Фиона.
В кой-то веки — вовремя. Еще бы несколько секунд позже — и за свои действия Йен бы уже абсолютно не отвечал.

***

— Я не от тебя, — говорит Йен. — Я с тобой.
Он хочет сделать тысячу вещей сразу. Ухватить Мика за уже его футболку, притянуть к себе и зацеловать. Перевернуться, чтобы Мик оказался снизу, содрать с него все эти мешавшиеся шмотки, и трахнуть абсолютно бесстыдно прямо вот так, посреди… да хер же его знает, как эта хренотень, растущая вокруг, называется. Йен вот точно не знает — и знать не хочет. Все, чего он хочет — это Мик. Даже Цинциннати он не хочет так, как Мика, если подумать.
Он пиздец соскучился.
Он кладет руку Мику на бедро, улыбаясь еще шире, скользит ей выше, до паха, и все пытается поймать момент, чтобы Мика ухватить и вместе с ним перевернуться, поменяться местами. Ну и что, что у гомовозки Мик его оттолкнул? Это же там было. Там он — не понимал. А теперь Йен ему объяснил, и он понимает, и сам же вот не дает ему никуда убежать. Даже в охуительный Цинциннати.
Мик тоже его хочет, ну точно же.
Ради этого Йен готов забить на Цинциннати еще, ну, на время. Все равно Цинциннати близко.
Цинциннати — скоро. Мик — сейчас.

Первое, что чувствует Йен, очухавшись — это что скула саднит. Почему — он помнит смутно. Кажется, ему за что-то досталось по роже.
Мик.
Он полусадится, трет глаза, а на Мика после смотрит недоумевающе. Почему они стоят? Они должны ехать… куда-то.
В Цинциннати. Точно же. Суперлуние, сука, близко.
— Что случилось? — спрашивает Йен, хлопая глазами. — Сломались, что ли?
Или сломались, или бензина нет. Но бензин должен был быть. Йен же совсем недавно останавливался, он помнит. Интересно, сколько он в отключке был?
Они, должно быть, уже совсем-совсем близко к Цинциннати.
Куда бы еще его мог везти Мик?

***

Йен не устал и спать не хочет, куда больше он хочет повторить, а то и не раз, но Мик заставляет его лежать у себя под боком. В какой-то момент он перестает приставать и пытаться сорваться и просто, ну, лежит. Даже, о чудо, умудряется задремать — неровно, неспокойно. Ему снится всякая яркая, разноцветная, напрочь оторванная от реальности херня, и всполохи яркого цветастого пламени пляшут перед глазами. Он буквально чувствует запах гари. Запах почему-то не отличается ни у рыжего пламени, ни у синего, и во сне это кажется дохрена неправильным.
Он моментально просыпается от толчка, бешеными глазами прослеживает взгляд Мика до занавески, и скатывается с кровати следом. Только вот вместо того, чтобы хватать какие-нибудь шмотки и сваливать, Йен хватает одеяло и пытается занавеску потушить.

***

Йен вываливается из гомовозки и, щурясь, вынужден держать руку козырьком, чтобы посмотреть вдаль. Вид потрясающий. Солнце кажется беспощадно ярким после туда-сюда темного из-за тонированных стекол салона, но это не беда. Это даже круто.
Заправка от них правда недалеко. Чуть-чуть не доехали.
Йен улыбается, глянув на Мика, и идет следом — помогать толкать хренову гомовозку.
Толкать гомовозку тяжко, но Йен не унывает. Да и с чего бы: день охуенный, Мик с ним, а он с Миком, Цинциннати должен быть уже чуть ли не за поворотом, а на заправке виднеется еще и магазинчик. Йен хочет угостить Мика какой-нибудь вредной, но дохрена вкусной гадостью. В количестве.
Он тяжело облокачивается на багажник, чтобы передохнуть. Переводит дыхание и отбрасывает прядку со лба. Прядка от пота перелиняла совсем в темный медный.
— Эй, мужики, — слышит он и выглядывает. Перед гомовозкой стоит, уперев руки в карманы, типичный такой реднек с бычьей шеей и не отягощенной интеллектом рожей. — Ну и тачка у вас. Помощь не нужна?
— Охуенная тачка, скажи? Нужна, конечно! — с восторженным энтузиазмом соглашается Йен без всякой задней мысли. — Чувак, спасибо! Серьезно, ты очень прям вовремя.
Чем быстрее они докатятся до заправки, тем быстрее смогут поехать дальше в Цинциннати.

***

Они торчат на улице вместе с другими постояльцами мотеля. У Йена на плечи накинута кофта. С ноги на ногу он переминается неловко: обуться нихера не успел, хорошо еще, джинсы натянул. Обувь у него в руках, как и, в общем, рубашка. Они такие не одни. Испанская пара рядом возбужденно переговаривается, испуганная девушка вжимается лицом в плечо парня, который гладит ее по спине.
Йен смотрит на них, а потом тянется и обнимает Мика за плечи. Взгляд его то и дело блуждает к огню. Вдалеке начинают слышаться пожарные сирены.
— Идти надо к гомовозке, — говорит он тихо. — Съебывать. Чтоб тебя не загребли. Мы ж доехали почти до Цинциннати, чувак. Нам нельзя вляпываться. Тебе нельзя, загребут же нахуй…
Он снова смотрит на огонь.
Огонь завораживает.

***

Когда гомовозка их с реднеком утроенными усилиями оказывается наконец на заправке, Йен издает что-то вроде победного клича. На него, кажется, даже из магазинчика и по совместительству кассы выглядывают. Йену все равно. Йена распирает от восторга и чистой человеческой благодарности.
— Спасибо, чувак! — долго трясет он руку реднеку, да так энергично, будто не толкал только что целый тяжеленный лимузин. — Ты прям ваще пиздец вовремя подвернулся. Без тебя б хуевей было. Спасибо!
Он отпускает руку реднека, не понимая, чего тот на него смотрит странно так, и косится на Мика, и снова расплывается с довольной улыбке.
— Пошли накупим жратвы, — предлагает он и, не думая вообще ни о чем, берет Мика за руку. — Я фаст-фуда хочу. Вообще жрать хочу, блин. Ты не ел же без меня? Только не говори, что без меня ел.
Реднек смотрит уже не странно, а по-другому как-то, но Йен не замечает его взгляда и вообще о его существовании немного забывает. Йену не до него; мир Йена снова сужается до Мика — и до Цинциннати, в который они неизбежно приедут. Но Цинциннати будет потом, а Мик — здесь и сейчас.
Йену легко и хорошо, и не хватает ему только одного. И нет, не Цинциннати — разнообразия ради.
Йен притягивает Мика к себе за руку и целует.

Йен даже не успевает на Мика удивленно взглянуть — чего это он, правда, зажатый такой, нормально же все, — как слышит слова реднека и поворачивается.
Он сжимает челюсти и смотрит слегка исподлобья. От радости не остается и следа — только глубокая, всепоглощающая ярость. Почти как от любви до ненависти.
Мик отбривает реднека, охуительно отбривает, на то он и Мик. Но этого — недостаточно. Этот гомофобный выблядок заслужил, блять, много хуже, чем несколько жестких слов.
Йен оглядывается в поисках чего-нибудь, чем можно снести реднеку его бесполезную башку с плеч, но на заправке нихуя подобного нет — или, может, он просто не видит. Он может взять камень с обочины, но не хочет. Камень — это просто слишком. Хотя если не найдется ничего лучше, то и камень, конечно, сойдет.
Он смутно вспоминает: в салоне, на одном из сидений, он видел "Беретту".
"Беретта" должна быть заряжена. Мик оружие разряженным не держит.

***

Йен довольно что-то выдыхает и, не отводя глаз от пламени, тянется и целует Мика в висок, прежде чем уйти с ним в обнимку к гомовозке.
Он покорно пристегивается, тянется врубить магнитолу. Они уже, можно сказать, в черте города, и радио ловит нормально, а не плюется помехами, как в тот раз, когда ему приспичило послушать музыку еще на трассе.
— Чтоб я помнил, — беспечно отвечает он. — А чего? Все равно ж еще не доехали.
Он не верит, что они уже в Цинциннати. Были бы они в Цинциннати, никакой мотель бы не горел.
В Цинциннати нет ни пожаров, ни проблем, ни копов.

***

Йен влезает в гомовозку. "Беретта" лежит. Прежде чем взять ее в руки, Йен вытирает ладони о джинсы: оружие надо уважать.
Оружие — это вам не игрушка.
Йен вылезает из машины, снимая "Беретту" с предохранителя. Ему даже вспоминать не надо, как это делается: корпус вневойсковой подготовки в школе, сколько-то там, он не может сейчас вспомнить, сколько, времени в армии. И это не говоря уже о Южной стороне, где, блин, большинство оружие в руки чуть ли не с младенчества берет.
Рукоятка в ладони лежит уютно и привычно.
— Эй, ты, пидрила гомофобный! — орет Йен, прицеливаясь.

***

— Да блять, Мик! Нихуя это не Цинциннати!
Он тычет пальцем в лобовое стекло — вернее, в копа, который вот только что вывалился из Старбакса с коробкой донатов и кофе. Коп идет к машине. Машина припаркована к гомовозке задницей, и на заднице этой отчетливейшим образом читается: "Полиция Цинциннати".
— Какие, в жопу, копы в Цинциннати? Это все заговор какой-то, блять! Они подстроили все! — срывается Йен на крик.
Точно. Подстроили. Это все блядский заговор, чтобы забрать у него Мика и упечь его в тюрьму.
Йен дергает за ручку и распахивает незаблокированную почему-то дверь, и вылетает из машины. Он бежит к тем самым копам. По пути чуть не влетает под какой-то синий седанчик, который едва успевает притормозить. Йен даже матом обложить водителей седанчика не останавливается. Ему нужны блядские копы, которые выдают за охуенный Цинциннати город, который нихуя не Цинциннати.
Йен им, блять, покажет.

***

Йен не собирается стрелять сразу. Нет, сначала он этого пидрилу-реднека пуганет как следует и заставит признать, что он, блять, неправ, а вот потом — потом да, всадит пулю между глаз.
Он не промахнется.
Поросячьи глазки реднека становятся как никели, когда он смотрит на Йена с "Береттой". Йен видит, как по его вискам катится пот — уже явно не от толкания блядской гомовозки.
Йен не наслаждается ситуацией. Йен хочет убивать. Но перед тем, как убить ублюдка, Йен вынудит его кое-что сделать.
— Извинись, блять! — бешено приказывает он, кивая в сторону Мика.
Йен не может стоять на месте спокойно, будто приплясывает. Только "Беретту" держит крепко. Руки у него не дрожат.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-06-28 17:32:52)

Йен сжимает рукоять "Беретты" крепко, обеими руками, палец лежит на курке, руки не дрожат; он пристрелит этого выблядка, потому что такие должны получать свое, а ничего, кроме как сдохнуть, такие не заслуживают.
Мик оказывается перед ним.
Йен смотрит на него, не убирая палец с курка. В руках он себя держит хорошо, он не нажмет случайно. Он смотрит поверх плеча Мика на реднека, который, кажется, так пересрался, что пошевелиться не может от ужаса. Смотрит на Мика снова.
Он чуть ослабляет хватку. Совсем чуть-чуть.
Мыслей в голове слишком много, они сталкиваются и путаются между собой, но одна, самая здравая, говорит: Мик прав. Ничего такого не произошло.
За то, что люди — мудаки, людей не убивают.
Даже если они оскорбляют его и Мика.

***

Слова Мика Йен пропускает мимо ушей. Так или иначе, а Мик ничего не понимает в Цинциннати, откуда ему знать, приехали они или нет? Хорошо хоть, что согласился, что им туда надо. Йен в какой-то момент уже и не надеялся, думал, что придется его заманивать, чтобы он приехал и понял, как в Цинциннати охуительно, и больше никогда не захотел уезжать.
— Сувениры, ага. Магнитик, блять, на холодильник, — веселится Йен. — Будем как белые люди разнообразия ради, а?
"Из Цинциннати тоже надо будет что-нибудь припереть", — думает он, но добавить вслух — не добавляет: мысль сбивается на проплывшую за окном пеструю вывеску.

***

Аргумент про Цинциннати — решающий. Действительно, блин. Они и так сколько времени уже вон потеряли, куда еще?
Он позволяет Мику опустить его руку и судорожно выдыхает от прикосновения, и отдает пистолет уже чуть ли не сам. Мик, блять, чертовски прав, Мик не дал ему влипнуть в феерическое дерьмо, не дал — убить человека.
Йен не может в какой-то момент больше смотреть Мику в глаза, вместо этого смотрит на свои руки и замечает: теперь они подрагивают.
Что на него нашло вообще? Что он только что хотел сделать?
Что-то не так, что-то не в порядке — со всем этим, с ним. Мыслей слишком много. Здравые теряются в потоке всех остальных.
Мик вскидывает пистолет, и Йен моргает, слабо улыбаясь. Забирает у Мика протянутые купюры, чтобы бесцеремонно сунуть их в карман своих джинс. Деньги — не оружие, с ними по-всякому можно.
А Мик всегда знает, как превратить плохую ситуацию в хорошую.

***

Йен бежит, не разбирая дороги, и у него одна цель: добраться до копов и содрать с них маски, содрать эту блядскую маску с надписью про полицию Цинциннати на их машине, открыть Мику всю глубину их падения, всю глубину их блядского заговора с целью его с Миком разлучить вот именно сейчас, когда у них снова все стало нормально.
Он совсем не смотрит по сторонам.
Он слышит дикий визг чьих-то тормозов где-то совсем рядом и успевает только оглянуться.

***

Йен пробегает по магазинчику, набирая все, что хоть немного зацепит его внимание. Особенно много хватает "Сникерсов" — он помнит, Мик любит "Сникерсы", — не удержавшись, хватает и тубу "Pringles", хотя чипсов ему самому не хочется вот совсем. Большую часть добычи складывает в подвернутую футболку, чипсы с парой бутылок какой-то бесцветной газировки прижимает рукой к себе.
Он притормаживает у кассы и жалеет на секунду, что у него не хватает рук вытащить заначенные в карман бумажки — а потом смотрит на Мика и фыркает.
— "Сникерсы" все твои. За руль ты сядешь или мне?
Они сваливают с заправки быстро, пока не приехал кто-нибудь еще; Йен высовывается из окна пассажирского сидения и показывает фак реднеку, шоколадки и упаковка "Pringles" летят на пол. Он влезает назад и оглядывается на Мика.
— У него, блять, реально красная шея, обалдеть, да? — сообщает он и хохочет, стукнув руками по приборной панели. Наклоняется, отсмеявшись, за упавшим добром. — Я "Сникерсов" набрал. Будешь?
Он рвет упаковку от какой-то из шоколадок зубами, все косясь на Мика с улыбкой. У них все охуительно, они совсем скоро приедут в охуительный Цинциннати, Мик заботится о нем, Мику не все равно.
Йен тоже заботится. Он выдает Мику шоколадные батончики, пока они не кончаются и на резиновых ковриках не лежат только разноцветные обертки, смешно хрустящие под ногами. Он заменяет собой радио, пока радио ловит больше помех, чем собственно радио: фальшиво поет какую-то ерунду, всю, что ему в голову приходит, почти всегда додумывая слова; рассказывает напрочь бессмысленные анекдоты и сам же им смеется. Разминается, чуть не приплясывая вокруг гомовозки, на каждой их остановке. Тычет пальцем в указатели, которые говорят, что до Цинциннати осталось совсем чуть-чуть, и восторженно вопит; но это тогда, когда он вообще замечает указатели.
— Давай я за руль сяду, ну, — предлагает он, когда видит, что Мик начинает откровенно клевать носом. — Я не устал!
Он смотрит на Мика выжидающе.
Солнце уже заметно так клонится к закату, но сна у него все еще ни в одном глазу.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-06-28 20:03:38)

Йен фыркает, но с мотелем почти не спорит. Мотель — это неплохо, в мотеле у них будет одна комната на двоих, может, даже с одной большой кроватью. Ну и что, что клоповник. Им, конечно, надо в Цинциннати как можно быстрее, но Йену хочется и кое-чего еще, и на Мика он давно уже поглядывает вполне определенным образом, только даже руку ему на колено положить не решается, каждый раз тянется и замирает на полпути. Мик сонный, может отвлечься и сделать еще какой-нибудь ерунды. Пустил бы Йен за руль, чего он, в самом деле.
Но похуй. Мотель — тоже хорошо. В мотеле за такое можно будет не морочиться. Им надо позарез в охуенный Цинциннати, но охуенный Цинциннати ради Мика может и подождать.
Он отвлекается на очередной такой круг аккурат тогда, когда они проезжают приветственный щит.
Щита он не видит.

***

Йен живой и дышит, и если и отключился, то буквально на несколько секунд, но оглушен он напрочь. Мик помогает ему подняться, он тяжело опирается на подставленное плечо, смотрит непонимающим взглядом то на копа, то на водилу, то на легковушку. Откуда она взялась?
Он сам под нее вылетел.
Мик тащит его до гомовозки, Йен волочет ноги, потом сворачивается на сидении, подтягивая колени к груди; сидения в салоне гомовозки широкие, вмещают. Шок сходит медленно, взамен приходит боль. Болит все, что только может болеть, влетел-то он знатно, там, где к машине приложился, наверняка будет вообще один сплошной синяк.
Что он пытался сделать? Куда бежал?
Цинциннати, самый лучший город на Земле, в котором охуительное суперлуние, копы в Цинциннати, которых не может быть, не Цинциннати, заговор, чтобы отнять у него Мика.
Йен сглатывает.
— Мик? — Выходит тихо, Йен, прокашлявшись, пробует еще раз и садится неловко, опирается обеими руками на сидение. Двигаться неприятно, но не смертельно, нигде не взрывается болью, наверное, он ничего не сломал. Наверное, повезло. — Микки. У нас воды там… нигде воды нет?
Пить хочется зверски. В голове какая-то ебаная каша, но мысли — мысли больше не носятся как угорелые, и он успевает не просто ловить их по-человечески, но еще и осмыслять.
Цинциннати. Они не в Цинциннати. Или в Цинциннати? Мик говорил, что они в Цинциннати, он помнит — смутно, обрывочно, он не слушал половину… Мику незачем ему врать. Он своими глазами видел машину копов.
Цинциннати самый лучший город на Земле, в нем есть охуительное суперлуние и нет копов.
Он видел машину. И копов, которым машина принадлежала. Один выносил из Старбакса коробку донатов и кофе.
Это заговор, чтобы забрать от него Мика.
Они столкнулись с копами лицом к лицу, он смотрел на копа мутными глазами, Мик отвел его в гомовозку, Мик за рулем, Мика никто никуда не забрал.
Йен сгибается пополам, прячет лицо в ладонях. К горлу подкатывает паника, все тело бьет нервная дрожь.
Что он наделал?

***

Мотель правда тот еще клоповник, но Йен жаловаться даже не планирует. Ему, в общем-то, все равно, где быть на дороге в Цинциннати, лишь бы с Миком. Да и Цинциннати без Мика… все еще охуенный, но с Миком так вообще не то что на Земле лучший город — во всем космосе.
— О, смотри, — поддевает он Мика плечом, кивает в сторону. — Жральня какая-то.
Забегаловка стоит с мотелем бок о бок. Йен подбегает к дверям. Режим работы гласит, что она круглосуточная.
— С собой чего возьмем? — он хлопает себя по карманам джинс и широко, белозубо ухмыляется. — Мы же вроде как при деньгах.
Он не собирается принимать отказ: Мик голодный, да и он сам, если по-честному, тоже, шоколадками хрен нажрешься по-человечески, а внутри мотеля обычно ничего дальше автомата с теми же шоколадками и энергетиками всякими не найдешь, особенно если клоповник.
Внутри почти никого, только парень немногим старше самих Йена с Миком скучает за стойкой. Еще и симпатичный, не какой-нибудь тупой реднек с бычьей шеей. Вскидывается, видя посетителей, и становится в глазах Йена еще симпатичнее. Йен ему улыбается очень откровенно и спрашивает:
— А что-нибудь особенное у вас в меню есть? Чтобы прямо — ух!
Он опирается локтями на стойку и смотрит эдак внимательно, наблюдая за реакцией парня, и немного забывает, что пришел вообще-то не один. Или не немного. Аж привстает, когда парень поворачивается спиной и за чем-то там наклоняется.
Хочется же… посмотреть.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-06-30 04:23:08)

— А? — спрашивает Йен и внезапно оказывается жестко усажен на место. Косится на Мика удивленно, моргает — и выдыхает, прикусывая губу, от жеста, и смотрит на Мика уже, улыбаясь широко и напрочь восторженно.
Мик прекрасный, и Йену уже плевать на всякое особенное в меню забегаловки, включая и парня. У парня, если подумать, не такая уж красивая задница. У Мика вон красивее намного, и ноги — вот уж где настоящий "ух". Охуительные, блять, ноги.
Он кладет свою руку поверх руки Мика и ухмыляется, и нетерпеливо смотрит на делающего им кофе с собой парня. Все, чего он хочет — это побыстрее прихватить бургеры и свалить в номер в мотеле.

***

Йен заставляет себя сесть по-человечески, забирает у Мика бутылку дрожащими руками и жадно пьет, проливая чуть ли не половину на себя. После нескольких глотков становится легче. Он хотя бы может дышать, а не задыхаться.
Он косится на Мика и кривит губы, кое-как закручивает пластиковую крышку, роняет бутылку из трясущихся рук под ноги.
Его Цинциннати. Цинциннати — самый охуенный город на земле.
Цинциннати — самый обычный город, с копами и всем таким прочим, и суперлуние в нем случается не чаще, чем в родном чикагском гетто.
Йен сглатывает, прикрывает на мгновение рот рукой. Домой, да. Ему нужно домой. Дома литий и антипсихотики, ему нужны блядские антипсихотики, он не уверен, что иначе сможет долго выворачивать свои мысли в нужное, правильное, нормальное русло. Он ни в чем вообще больше не уверен.
Мик гладит его по волосам, и он судорожно выдыхает. Мик. Мика ищут копы, копов не должно быть в Цинциннати, машина, это все заговор, коп смотрит на них напряженно и нервно, а Йен таращится в него ничего не понимающими глазами.
Он мало того, что чуть не убился — он чуть не подставил Мика. Чуть не сдал Мика прямо в руки полиции. Не оказалась бы там та легковушка — он бы добежал, и ударил бы, и его бы сгребли, и Мика бы сгребли вместе с ним, потому что Мик был с ним все это время, потому что Мик бы его не оставил, несмотря на все то, что он делал и говорил — сейчас, в эти дни, тогда, когда вернулся от Моники и ее толкающего кристаллический мет Уолтера…
— Прости меня, — выдавливает из себя Йен и жмурится, зажимает дрожащими пальцами переносицу. Глаза жжет.
Смотреть на Мика — выше его сил.

***

Йен смотрит на общую фамилию и ухмыляется во все тридцать два. Он притягивает к себе Мика за плечи, обнимая.
Кёртис Магуайар. Ему нравится, как это звучит. Больше, чем Йен Галлагер, или меньше? Больше, чем Йен Галлагер. Меньше, чем Микки Галлагер. Меньше, чем Йен Милкович даже, но Микки Галлагер звучит как-то лучше.
Они оказываются в номере, и Мик на него буквально набрасывается; Йен бормочет что-то бессмысленное, пытаясь не то помочь с собственными джинсами, не то избавиться от своей рубашки и чужой футболки, и все — одновременно и напрочь бессмысленно, потому что хочется ему всего и сразу. Одежда пиздец мешает, одежду придумал какой-то ебаный извращенец, ну точно же.
Мика слишком много и одновременно слишком, катастрофически, безумно не хватает, Йен изголодался и соскучился, Йену хочется его целиком и без остатка настолько, что Йен на пути к кровати не видит вообще ничего вокруг и чуть не наебывается об свои лежащие на полу джинсы, Йен проталкивает ему в рот свой язык и почти забывает, кажется, как дышать, Йен валится поверх Мика на потасканное покрывало и хохочет, и целует Мика снова так, будто завтра никогда не наступит.
Для него нет ни завтра, ни вчера, только сейчас и сегодня, и потрясающе красивый Мик со своими охуеть какими красивыми ногами, закинутыми ему на плечи, и даже в своем нетерпении он находит время притормозить и просто посмотреть — целых несколько секунд.
— Я, блять, люблю тебя, — выдыхает Йен, прежде чем двинуться снова.
Он правда — любит.