[NIC]Antonio Salieri[/NIC] [AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Эта зима выдалась на редкость ранней и холодной. Снег выпал в середине ноября и против воли толстым, пушистым одеялом укутал Вену. Кольмаркт, вечно оживленная улица торговцев и местной аристократии, притихла, и только неугомонные ребятишки резвились в белом пуху, совершенно не обращая внимания на ранние морозы.
Сальери плотнее запахнул плащ, натянул воротник повыше, царапая жесткой шерстью щеки. Он неспешно шел по узким улицам города, изредка останавливаясь, отворачиваясь от ледяного ветра, нещадно жгущего лицо и руки. Свои перчатки он забыл в Бургтеатре, когда едва ли не бегством спасался от Розенберга и ему подобных, о чем сейчас очень и очень жалел.

Последние дни выбили из придворного капельмейстера все оставшиеся силы. Он едва справлялся со своими обязанностями, все чаще и чаще переносил занятия с учениками, а то и вовсе отменял их. Он стал еще более раздражительным, нервозным до того, что даже император всерьез обеспокоился его состоянием и предложил отдохнуть несколько дней вдали от городской суеты. Люди сторонились его, не желая излишний раз тревожить болезненное уединение капельмейстера и тем самым не попадать под горячую руку. Все понимали, что с Сальери твориться что-то странное. Все, кроме него самого.
Антонио не спал и почти не ел. Все чаще и чаще он закрывался в своем кабинете, не подпуская к себе ни жену, ни детей, и выходил из него только в самых крайних случаях. И все было бы хорошо, если бы он действительно над чем-то работал, чем-то был увлечен… Но Сальери лишь молча сидел в кресле сутками на пролет у окна. Пустым взглядом уставившись на широкую притихшую улицу, он сжимал в тонких, заляпанных темными чернилами пальцах изрядно потрепанную брошюру, с которой на него игриво, будто издеваясь, смотрела ярко-красная надпись: "Волшебная Флейта". 
Моцарт. Этот своенравный зальцбургский мальчишка как будто прописался в его мыслях, не покидая Сальери ни днем, ни ночью. Казалось, на что не посмотри, все напоминает о нем. Да еще и Розенберг. Директор Бургтеатра явно издевался над ним: каждая сплетня, каждая безумная нелепица о Моцарте не пропускала его ушей, а уж тот изо всех сил старался как можно подробнее и красочней пересказать ее лично самому Антонио, нередко приукрашивая и без того фантастические события. И даже мрачный вид капельмейстера его не пугал, слишком долго они друг с другом знакомы.
Сальери не питал иллюзий насчет своей должности, положения в обществе и жизни в целом. Он прекрасно владел искусством плетения интриг, прекрасно понимал, как сильно нужно запачкать руки, чтобы хотя бы удержать то, чего он таким трудом достиг. И первоначально его безоговорочная победа над Моцартом, условно принятая в высших кругах, изрядно тешила самолюбие и гордость. Но потом тот словно исчез, растворился в безумной суете Музыкальной столицы, и на душе заскребли кошки.
С каждым днем визиты Моцарта в Бургтеатра редели, бывало, он не появлялся там неделями или даже месяцами, сейчас же он вообще исчез. Антонио нередко ловил себя на мысли, что отчего-то скучает по этому несносному человеку, единственному, кто осмелился прерывать его репетиции. Просто так, потому что ему так захотелось.
Наблюдая за оркестром, безукоризненно исполняющим ту или иную арию, он подолгу задумывался о том, каково было бы работать с Вольфгангом, если бы тот стал его заместителем, как того так долго и упорно добился. Каково было бы разделить с ним это поистине волшебное чувство: рождение новой мелодии. Каково было бы не податься провокациям, страху за свое положение, и позволить ему пробиться в свет?
И так продолжалось ровно до того, как Розенберг не принес очередную сплетню на своем напудренном павлиньем хвосте: Моцарт был утвержден на должность ассистента капельмейстера Кафедрального собора Святого Стефана.
Ровно с того момента почти все свое свободное время Сальери стал проводить в этом прекрасном духовном месте, глубоко в душе надеясь "случайно" встретить там Моцарта. Услышать его голос, увидеть его невероятные глаза, которые, несмотря ни на что, никогда не покидали озорные искры.
Но надежды его не оправдались. Столкнувшись там с Хофманом, Сальери отчетливо осознал: с Вольфгангом что-то случилось. Последней каплей, добившей Антонио, стала очередная сплетня о том, что Моцарт совсем выжил из ума и работает над новым и, как ожидалось, своим последним произведением, заказанным самой Смертью на его собственные похороны. Не в силах больше вынести угрызений совести, терзающих душу, Сальери легкомысленно отменил все репетиции и занятия, наконец-то решившись посетить свое персональное зальцбургское наказание.

Неспешной размеренной походкой, капельмейстер приблизился к крепкой дубовой двери нужного дома, осмотрелся по сторонам и несколько раз постучал оледеневшими костяшками пальцев по дереву. Никто не откликнулся. Антонио еще несколько раз повторил этот нехитрый ритуал, а потом устало уперся лбом в дверь, едва сдержав разочарованный вздох. Дверь противно заскрипела и отворилась.
Боязливо ее приоткрыв, Сальери медленно двинулся во внутрь квартиры, напряженно вслушиваясь в пугающую тишину. И внезапно воздух прорвал громкий, напряженный звук, а за ним еще и еще, множество звуков, сливающихся в грустную, но прекрасную мелодию. Сальери истуканом стоял посреди прихожей, затаив дыхание, не двигаясь. Ему казалось, стоит сделать хоть один неправильный вздох, как это невыносимо красивое волшебство разрушиться, утянув за собой в пустоту и его душу. До сих пор он еще не слышал произведение прекраснее и глубже, чем это. Невыносимо, невыносимо… Чья-то призрачная рука сдавила его гордо, силой вырывая из его груди болезненный вздох, который оборвался также же резко, как и мелодия. Не в силах совладать с охватившими его эмоциями, Сальери рефлекторно двинулся вперед, будто желая ухватиться за призрачный мираж, вернуть это невероятное сплетение звуков, выворачивающих душу наизнанку. Двинулся и случайно задел старомодную потрепанную вешалку, которая с оглушительным грохотом полетела на пол.

Отредактировано Loki (2015-05-24 17:36:14)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC] [AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Чертыхаясь то на немецком, то на итальянском, Сальери раздраженно подхватил старую рухлять и кое-как приподнял ее, осторожно приставил к стене. Для надежности пошевелив ее влево-вправо, чтобы точно утвердиться, что вешалка стоит устойчиво, он с каким-то остервенелым рвением начал выпутываться из многочисленных пыльных тряпок, в прямом смысле свалившихся ему на голову. Неудивительно, что вскоре раздался приглушенный треск и темная материя, каким-то невероятным образом оказавшая закрученной около его шеи, пошла по швам. Антонио почти с облегчением отбросил от себя удушающую, в прямом смысле этого слова, тряпку, насквозь пропахшую приторными женскими духами. Но наблюдая за тем, как остатки девичьего плаща, а это был именно он, обреченно оседают на потрепанный комод, он испытал запоздалое чувство вины и клятвенно пообещал себе возместить Моцарту весь причиненный ущерб. Для него это – мелочь, а у композитора, судя по общему состоянию дома, явные проблемы с достатком.
Из тягостных дум о своем неподобающем поведении, капельмейстера вырвал надрывный приглушенный кашель, доносившийся из дальних комнат, а затем и какой-то непонятный глухой звук. Не мешкая и секунды, Сальери мигом бросился во внутрь квартиры, спотыкаясь обо все, что только можно. Создавалось такое впечатление, что он находился в какой-то кладовке, так тесно была придвинута друг к другу мебель, а на ней – ворох непонятных в своей сомнительной нужности вещей.
Ураганом ворвавшись в просторную светлую залу, Антонио резко остановился, нервно хватаясь за косяк, чтобы удержать равновесие и не присоединиться к Вольфгангу, только каким-то неведомым чудом удерживающимся в полусидячем состоянии и не распластавшемуся на полу. Тот представлял собой весьма жалкое зрелище и совершенно не походил на себя прежнего: спутанные грязные волосы, сальными сосульками свисавшие на лицо, пепельно-серая кожа и воспалённые от бессонных ночей красные глаза. Но отчитывать того за явное пренебрежение внешним видом было некогда, Моцарт задыхался.
Торопливо сбросив с себя тяжелый плащ, Сальери неловко схватил с хрупкого, один только Бог знает как, едва держащегося на миниатюрных, подломанных ножках столика, графин с водой и тяжело плюхнулся на пол, рядом с Моцартом. Свободной рукой он жестко перехватил того за грудь, приподнимая с пола и разворачивая к себе. Вольфганг был ледяной, даже Антонио с его перемороженными пальцами ощущал себя жаркой печкой по сравнению с ним, и это пугало до дрожи в коленях.
– Пейте, – безапелляционным тоном произнес он, перехватывая дрожащего в его руках мужчину за подбородок, направляя к горлышку графина. – Пейте, или я напою Вас силой.
То ли угрозы подействовали, то ли у Моцарта неожиданно проснулся инстинкт самосохранения, но тот жадно припал к графину, большими глотками вливая в себя спасительную жидкость. Конечно, большая половина оказалась на его, Сальери, рубашке и кюлотах, но хоть кашель прекратился.
Резко притянув к себе свой плащ, он почти силой укутал в него Вольфганга. Но вид до сих пор дрожащего от пережитого приступа Моцарта, Антонио явно не устроил, потому что он откуда-то притянул плед и яркий вызывающий шарф и грозно погрузил всю эту красоту на бедного композитора, укутывая того едва ли не с головой.
– Вы и вправду сошли с ума, – зло шипел капельмейстер, запахивая оказавшемся почему-то открытым окно и с мстительным хлопком запирая дверь. – Вам срочно нужно к врачу, Вы же совершенно больны. Господи, да если бы я не оказался здесь, Вы бы просто умерли от удушья… Возвращайте мне мой плащ, я немедленно отправляюсь в аптеку.
Антонио рывком приподнял композитора с пола и опять же силой усадил того в кресло, умудрившись кое-как вытащить из-под вороха одеял свой плащ. Окинув строгим взглядом замученное лицо Моцарта, непрозрачно намекая, что именно он думает о его умственных способностях и что именно сделает, если тот в сию же минуту не возьмётся за голову и не начнет лечиться, Сальери резко развернулся на пятках и направился в сторону выхода с твердым намерением скупить пол аптеки.
– Голову бы Вам оторвать, а лучше вашей разлюбезной женушке.. которая шляется где попало, когда Вы загинаетесь здесь от своего слабоумия, – яростно бормотал капельмейстер себе под нос на благородном итальянском.

Отредактировано Loki (2015-05-24 19:46:07)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC] [AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Антонио черной молнией вылетел из квартиры, по дороге застегивая плащ и обматывая вокруг шеи свой неизменно черный шерстяной платок. Дверь, подгоняемая ловким пинком ноги, с противным скрипом захлопнулось, в чем капельмейстер не поленился убедиться. Последняя надежда на то, что у Моцарта есть хоть капля мозгов, разбилась вдребезги.
До аптеки Сальери добрался быстро, чему немало способствовала погода: мокрые кюлоты и рубашка неприятно липли к коже, отнимая последнее тепло. Там его встретил добродушного вида миниатюрный старичок, который мгновенно налетел с вопросами, почувствовав скорую выгоду. Сальери путался в словах, пытаясь на пальцах объяснить какое лекарство ему нужно. Старичок хмурился, рассеянно качал головой и уверял нервного герра, что симптомы, которые тот пытается описать, характерны для многих болезней, большинство из которых требуют срочной госпитализации. Сальери еще больше путался в словах, нервничал и, в конце концов, скупил все, что только есть от кашля и лихорадки. Аптекарь с округлившимися от счастья глазами бережно принял внушительный кошелек, набитый золотыми монетами, и стал торопливо складывать многочисленные бутылочки, таблетки и порошки в прочный мешок, попутно объясняя отчаявшемуся господину, что и для чего нужно. После второго зубодробильного названия, Антонио с важным видом попросил у того перо, бумагу и чернила и стал прилежно конспектировать, стараясь не упускать ни слова.
Через полчаса Антонио с внушительной кипой в руках и драгоценным конспектом в кармане направился обратно, к одним слабоумным личностям, совершенно наплевавшим на собственное здоровье. Миновав несколько поворотов, он вновь стоял перед тяжелой дверью Моцарта. Открыть ее прежним образом, головой, не получалось. Руки были заняты, и капельмейстер осторожно, стараясь не замечать снующих туда-сюда людей и их косые взгляды, подтолкнул дверь сначала бердом, а потом коленом. Та, возмущённо скрипнув, отворилась.
Сгрузив свою тяжелую ношу на близлежащий комод, Антонио небрежно сбросил изрядно потяжелевший от растаявшего снега плащ и аккуратно прикрыл дверь, с очередным неприятным протяжным звуком защелкивая задвижку. Развернувшись и устало откинувшись о дверь, отряхивая волосы, Сальери вновь почуял осторожные звуки музыки. Из комнаты, в которой он оставил Вольфганга, доносилась медленная мелодия, более чувственная и лиричная интерпретация той, что играла раньше, когда стала косвенной причиной падения этой проклятой старомодной вешалки. Как всегда невыносимо прекрасная, она заставила его сердце замереть на несколько долгих мгновений, а потом забиться с утроенной силой. С трудом дыша, Антонио двинулся вперед и остановился только у спины композитора, напряженно вслушиваясь. Медленная, текучая, совершенно не характерная для маэстро, она излучала столько эмоций, что душа рвалась на части. Рвалась на части от пустоты и одиночества, от горести и скорби, радости, счастья, желания и отчаянной надежды. Антонио молчал, жадно ловя каждый звук, молчал и понимал, что Моцарт наконец-то нашел на него управу. Стоит тому только сесть за клавесин и сыграть несколько аккордов, как у него совершено отнимается разум и воля.
– Если вы хотели встретить меня музыкой, то вам следовало сыграть приветственный марш, – с едкой усмешкой произнес Сальери, с грозным видом нависая над Вольфгангом, а потом резко положил свои руки тому на плечи, придавливая к табурету.
– Мне вот интересно, неужели вы так сильно хотите умереть? – хрипло произнес Антонио, прямо тому в ухо. Его ледяные после недавней прогулки руки осторожно, чтобы не причинить никакой боли и вреда, обхватили чужое тонкое горло, чуть сдавливая. – Так может вместо лекарств, мне следовало прикупить вам место на кладбище? Например, с небольшим склепом, на самой верхушке которого будет стоять ваша статуя в полный рост? Вам нравиться такой исход событий, маэстро? М? – тем же нежным, мягким голосом продолжал Сальери, напряженно всматриваясь в чужие воспаленные глаза.
– Запомните раз и навсегда, Моцарт, – жестко произнес капельмейстер. – Ни смерть, ни судьба, ни даже вы сами не имеете права сводить себя в могилу. Оно уже давно занято мной. И только я решаю, когда наступит ваше время распрощаться с этим бренным миром. Поэтому, – Сальери выпрямился и ехидно усмехнулся, – вы сейчас будете делать все, что Я скажу и принимать, все, что Я вам дам. А если откажитесь, то я собственноручно сдеру с вас всю стоимость этих отвратительных порошков, которые, как меня яро уверяли, спасают от всех болезней. Согласны?

Отредактировано Loki (2015-05-25 16:40:10)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC][AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Антонио лукаво улыбнулся, бережно разглаживая уже успевший изрядно помяться листок с записями о лекарствах, и тихо произнес:
– Неужели вы не слышали, герр Моцарт? Высшие круги уже давно зудят о моем сотрудничестве с нечистым, так сильно мое желание убрать вас с глаз долой.
Сальери на несколько мгновений отвлёкся, внимательно вчитываясь в записи. Его длинные пальцы механически доставали из мешка разнообразные колбочки и порошки, аккуратно раскладывая их на столе в алфавитном порядке. Как всегда, все идеально и упорядоченно, по-другому Сальери не умел.
– Вот смотрите, – окликнул он Моцарта, пододвигая к нему листок. – Здесь полный перечень лекарств с подробным описанием того, как и для чего их принимать. От вас требуется лишь в точности проанализировать свое сегодняшнее состояние и попытаться определить, что и как у вас болит… а там… мы и определимся с нужными препаратами и их дозировкой.
– И Вольфганг, – после недолгой паузы тихо прошептал Сальери, аккуратно обхватывая хрупкую бледную кисть и вопрошающе заглядывая в чужие глаза. Имя извечного соперника неудобно легло на язык, поселяя в душе капельмейстера неприятное чувство неловкости. До сих пор он никогда не произносил его вслух. – Вы должны знать, что в любой сложной ситуации… даже не так, в любой ситуации вы можете положиться на меня. Обещайте, что если с вами произойдет нечто подобное… Обещайте, что придете ко мне. Без вас… скучно.
От произнесенных слов стало не по себе. Сальери никогда не умел выражать собственные чувства, предпочитая прятаться под надежной маской язвительности и цинизма. Его привыкли видеть бесчувственным, хладнокровным чурбаном, что его полностью устраивало. Ровно до сегодняшнего момента устраивало. Угрюмо уткнувшись в разноцветные пузырьки, долгое время Антонио предпочитал намеренно не замечать сидящего рядом композитора, всем видом демонстрируя, насколько сильно он сейчас занят и как было бы опрометчиво его сейчас потревожить.
Он думал о том, как сильно воздействует на него Моцарт, как сильно он от него зависит. Увидев его в таком плачевном состоянии, Сальери осознал, что совершенно не готов его потерять. Что ему нравится слушать его звонкий мальчишечий голос, так сильно отличающийся от его глухого баритона. Что ему нравится вот так сидеть рядом с ним, боковым зрением улавливать резкие порывистые движение хрупких, почти прозрачных рук и пальцев, с нескрываемым интересом перебирающих разнообразные пакетики и пузырьки. Что ему нравится то постоянное чувство соперничества, что незримо следует за Вольфгангом попятам.
– Вам нужно выпить что-нибудь горячее,– наконец-то осмелился вновь подать голос Сальери. – Не знаю насчет всех этих средств, – неловкое пожатие плеч, – но укрепляющий чай вам бы сейчас точно не повредил. Или кофе? Вы любите кофе, герр М… Вольфганг? – с трудом преодолел секундную заминку Антонио, еще больше смутившись. Он устало отложил в сторону пакетики, которое уже долгое время держал в руках, облокотился о стол, подпирая голову одной рукой, и выжидательно уставился на композитора. – Вам нужно что-то горячее, вы совсем замерли и ослабли. Может быть, глинтвейн? – обращаясь скорее к самому себе, чем к собеседнику рассеянно произнес Сальери. – Он был бы хорош, но вряд ли у вас найдутся нужные ингредиенты, вы совершенно себя забросили.
Антонио говорил и говорил, не в состоянии прервать себя. Ему казалось, что стоит только замолкнуть, и он опять вернётся в жестокую реальность, что Моцарт оттолкнет его, обвинив во всех смертных грехах. Потому что он действительно виноват, виноват в своей трусости, слабости. Потому что он на самом деле совершил все те гнусные преступления, о которых без умолку болтает высший свет, и насильно вытеснил Моцарта из "музыкальной элиты".
– У вас наверняка много вопросов ко мне, Моцарт. Обещаю, что сегодня постараюсь правдиво ответить на все, которые вы осмелитесь мне задать, – еще одна лукавая улыбка и непрозрачный вызов в холодных темно-карих глазах.

Отредактировано Loki (2015-05-25 21:47:33)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC][AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Обещая правдиво ответить на все возможные вопросы, Сальери не ожидал такого рвения от маэстро. Моцарт рвал и метал, с жаром выкрикивая гневные слова, каждое из которых становилось для капельмейстера хлесткой пощечиной.
– Stronzo, – тихо пробормотал Антонио, пряча лицо в руках. Вольфганг вот уже несколько минут как покинул комнату, оставив его наедине с оглушительной информацией. Сказать, что Сальери было плохо, значит не сказать ничего. Мужчина, сгорбившись, сидел в кресле, судорожно пытаясь в который раз переосмыслить эту абсурдную ситуацию. Будь на месте Моцарта кто-то другой, капельмейстер бы, не раздумывая, удалился прочь, возмущенно хлопнув дверью. Истерики и крики никогда его не прельщали. Но сейчас… сейчас все было по-другому, все было сложно и от этого хотелось выть. Выть и рыдать. Навзрыд, как в последний раз.
Антонио неспешно встал, осторожно собрал разлетевшиеся по всей комнате пузырьки и пакетики, прихватил свой все еще мокрый плащ и направился на кухню, сам не зная для чего. Моцарт стоял спиной к нему, сгорбившись и насупившись. Он что-то отчаянно шептал себе под нос, но Сальери был не в силах разобрать, что именно. Впрочем, ему и так уже хватило, причем с лихвой.
– Моцарт, – тихо произнес капельмейстер, но маэстро не откликнулся. Повинуясь какому-то странному порыву, Сальери осторожно дотронулся до хрупкого чужого плеча с немалым удовольствием отмечая, что Вольфганг наконец престал изображать из себя холодную статую и начал излучать положенное тепло. Значит, его организм уже пережил кризис и в дальнейшем будет работать только на выздоровление.
– Вы можете прогнать меня, – так же тихо продолжил Антонио, не встретив ожидаемого сопротивления, – а можете выслушать.
Выждав для приличия небольшую паузу, за время которой от Моцарта так и не поступило никакой реакции, Сальери наконец-то отважился и заговорил:
– Как вы уже наверное знаете, я родился в Италии в маленьком убогом городишке. Чтобы стать тем, кем я сейчас являюсь, потребовалось израсходовать немало сил и энергии, как моих собственных, так и моих учителей… покровителей. Я никогда никому не жаловался, никогда не винил судьбу в своих промахах… Я просто молча делал то, что от меня требовали, и вскоре добился успеха. Поймите Моцарт, что, если бы вы достигли того, чего так сильно желали, вы бы уничтожили меня, мою репутацию, семью. Вы так ярко светитесь, что затмеваете абсолютно все, находящееся от вас на расстоянии  не менее, чем в десять миль, сами того не подозревая. Подумайте о том, что стало бы со мной, придворным капельмейстером, когда народ осознал бы, что мой заместитель в разы талантливей меня и искусней. Толпа не любит фальши, она бы съела меня живьем.  И, как вы уже понимаете, я не мог этого допустить. Признаю, первоначально я самолично готов был прервать вашу жизнь, придушить, заколоть, столкнуть на дно Дуная или.. или даже отравить, – нервный смешок. – Хотя на жалость, я совершенно не разбираюсь в травах и вряд ли отличу белладонну от безобидной ромашки. Я завидовал вам, просто сходил с ума от бессилия. Вы знаете, ваша музыка волшебна… Будто гамельнский дудочник, вы пленяете меня своей игрой, лишаете разума, последней здравой мысли. Мне кажется, я не провел еще ни одной спокойной ночи, после того, как вы поселились в Вене. Вы стали моим наркотиком, воздухом, спасительным кислородом… Вольфганг… я не могу прожить и часа, не вспоминая о вас. Не могу не ходить на ваши оперы, не могу не восхищаться вашей музыкой, не могу потерять вас, Вольфганг.. Я просто не могу отпустить вас из своей жизни. Из хищника я превратился в жертву, полностью зависимую от своего палача. Вы можете прогнать меня сейчас, и я  уйду. Уйду и никогда больше не потревожу вас, даю слово. Но вы можете позволить мне остаться… можете попробовать меня простить..и принять мою помощь.
Голос предательски сорвался, Сальери, наконец, замечал. Он стоял ровно, напряженно выпрямив спину, и терпеливо ожидал своего приговора, который окончательно добьет его жалкую, испорченную им же самим душу.

Отредактировано Loki (2015-05-26 16:59:52)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC][AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
– Моцарт, – Антонио осторожно обхватил руками чужое бледное лицо, бросив все свои безуспешные попытки отцепить композитора от своей рубашки. – Моцарт, – повторил он еще раз и нежно погладил пальцами болезненно впавшие щеки. – Остановитесь, вы меня пугаете…
Но Моцарт не останавливался, он отчаянно цеплялся за Сальери, терзал уже порядком помятый камзол, хватался за жюстокор, выкручивал на нем серебряные пуговицы и говорил-говорил-говорил.   
– Вольфганг, – вновь подал голос капельмейстер и вновь не был услышан. Моцарт как будто впал в какой-то болезненный транс, смотрел на Антонио широко открытыми и совершенно безумными глазами. И вдруг неожиданно схватил его за руку, поднес к губам, поцеловал раз, второй… третий, четвертый и постоянно что-то бормотал, просил прощения и едва ли не плакал.
– Она шла отсюда...
Тихий надрывный шепот, будто гром посреди ясного неба. Сальери стоял молча, боясь пошелохнуться, и прилежно считал про себя толчки сердца, надрывно бьющегося у него под ладонью. Сильно, исправно. Мужчина, сам того не подозревая, приблизился ближе, еще теснее прижимая к теплой груди ладонь, комкая в пальцах шелковую ткань чужой рубашки. Странное, доселе не виданное чувство, медленно распространяющееся изнутри, накрыло его создание теплой пушистой пеленой, которая быстро сменилась легкой грустью с горьковатым привкусом разбитых надежд и разочарований. И сразу же радость, неописуемая и необъяснимая радость. Тоска и следом какое-то странное, сверхъестественное вдохновение, толкающее на самые безумные поступки. И над всем этим доминировало непреодолимое желание во что бы то ни стало сохранить контакт между их телами, стать еще ближе, стать одним целым. Единым организмом, разделить на двоих все чувства, будоражащие душу, все потайные мысли. Антонио потрясённо замер напротив Вольфганга, боясь дышать, придавленный смертоносной лавиной щемящей нежности.
– Sono pazzo… lo sa Dio… – тихий, едва различимый шепот.
И больше не в силах выносить напряжение, повисшее в кухоньке, Сальери неловко отстранился от Моцарта, рассеянно поднимая с пола свой плащ. О том, как он там оказался, мужчина предпочитал не думать. Он неловко пристроил его на краю небольшого угловатого стола, ослабил ворот рубашки, внезапно ставший слишком тесным. Кому сказать, не поверят, но Антонио совершенно не представлял, куда себя деть. Приближаться ближе, чем на расстояние вытянутой руки к Моцарту, было недопустимо, потому что грозило полным и бесповоротным отключением мозгов и потерей контроля. Но кухонька, в которой они находились, была настолько мала, что даже при всем своем желании, Сальери на энергетическом уровне касался Моцарта. И сказать, что это его напрягало, значит не сказать ничего.
– Если мы разобрались с предисловием, – произнес холодно Сальери, возвращаясь к своей привычной манере общения, – то мы можем наконец всерьез заняться вашим лечением. Я очень рад видеть, что мое присутствие оказывает на вас весьма положительный результат… но его одного недостаточно. Вам все равно придется запихнуть половину всего того, что я принес из аптеки, хотите вы этого или нет. Поэтому… –
капельмейстер аккуратно развернулся, направившись к выходу, – пройдемте опять в… гостиную?  Ладно, пусть будет гостиная. Нам нужно закончить с лекарствами и прописать для вас курс лечения. Я совершенно не хочу прийти к вам вновь и обнаружить на этом.. – приглушенное презрительное фырканье – грязном полу ваш бездыханный труп.
И больше не оборачиваясь и не обращения внимания на оставленного позади Моцарта, Антонио решительно направился вперед, стараясь не думать о том, что его действия очень сильно напоминают самое банальное бегство.

Отредактировано Loki (2015-05-26 22:04:15)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC] [AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
После памятного визита к Моцарту прошло несколько недель, и жизнь капельмейстера вернулась в прежнее русло. Сальери полностью погряз в работе, отдаваясь делу без остатка. Когда у него выдавалась свободная минутка, он почти силой заставлял себя забегать в маленькую ущербную квартирку, чтобы лично убедиться, что с Вольфгангом все в порядке. Однако его визиты все редели и редели, и вскоре он вообще перестал покидать свой рабочий кабинет, встречаясь с маэстро лишь в театре или оперном зале.
Ни для кого не было секретом, что Иосиф II сильно покровительствовал Антонио и сделал того фактическим распорядителем всей музыкальной жизни Вены. С приближением рождественских праздников, придворный капельмейстер готов был лезть на стенку от свалившихся на его голову проблем. И только своевременная поддержка Терезии удерживала того от нервного срыва.
Словно за малым дитем, она тщательно следила за каждым его шагом: собственноручно готовила еду и порой заставляла Антонио есть, силой уводила его спать, когда тот в очередной раз засиживался допоздна над тем или иным планом предстоящего мероприятия, ненавязчиво отсылала домой учеников, прекрасно понимая, что Сальери сейчас не до них.
Не нужно обманываться, они никогда не испытывали друг к другу сильных романтических чувств, почти с самой первой встречи став прекрасными друзьями. Из-за юной неопытности их дружба первоначально показалась им тем самым возвышенным чувством, которое толкает людей на безумные поступки. Но после первого года брака все встало на свои места, что, впрочем, совершенно не повредило их союзу, а наоборот, даже укрепило его. И пусть у них была интимная близость, она в большинстве случаев ассоциировалась только с возможным зачатием, что в последующем стало больной темой: их дети умирали слишком часто.
Вот и сейчас фрау Сальери взяла опеку над собственным мужем и вывела того в прекрасный заснеженный парк, проветрить голову. Они неспешно прогуливались по узким дорожкам, казавшимися сказочными, и тихо разговаривали на отвлеченные темы, в большинстве своем планируя предстоящий праздник для детей, новогодние подарки и обещанную ранее Антонио вылазку в горы. Так, за милой беседой, они и не заметили, как быстро пробежало время и волей-неволей пришлось распрощаться друг с другом и отправиться каждый по своим делам. Терезия, по давней привычке потянулась к губам законного мужа, чтобы оставить свой легкий, ничего незначащий поцелуй, как каким-то чудом Сальери уловил неясное движение сбоку.
То был Вольфганг, уронивший свой кашель и, после некоторого замешательства, стремительно удаляющийся прочь. Бессмысленно говорить о том, Сальери, сетуя на небрежность маэстро, подобрал кошель и все до одной монеты, выпавшие из него во время падения.
В последующем он постоянно носил его с собой, намереваясь при первом удачном случае вернуть законному хозяину, но Моцарт будто испарился, а на внеплановые визиты к непредсказуемому композитору у Антонио совершенно не хватало времени. Но однажды он все-таки сорвался с репетиций и обнаружил себя около запертой двери, Моцарт опять пропал.
Сальери понял это не сразу, но достаточно отчетливо. Теперь он каждый день наведывался к старому дому, поднимался по обшарпанным, уже видавшим виды, ступенькам, и несколько минут исправно стучал в массивную дубовую дверь, ни разу не дождавшись ответа. События последних недель начинали повторяться, и Антонио просто не находил покоя от съедавшего его беспокойства. Он осунулся, сильно похудел. Его и без того худое лицо заострилось, щеки впали, я под воспаленными от бессонных ночей глазами прописались темные болезненные круги.
Он вновь начал ходить в собор, теперь уже не только с наивной надеждой повстречать там пропавшего без вести композитора, но и просто успокоить рвавшуюся по швам душу. Огранная музыка и пение хора его успокаивали.
Так, возвращавшись домой с очередной службы, он и наткнулся на Моцарта. Вернее сказать, наоборот. Тот со всех сил врезался в него, отскакивая.
Первой мыслью у капельмейстера при виде относительно здорового и похорошевшего музыканта стало непреодолимое желание придушить того на этом же месте. Второй – высечь, а потом придушить.
Моцарт вел себя, как ни в чем не бывало, совершенно не обращая внимания на сгоравшего от неконтролируемой ярости Сальери. Поэтому не удивительно, что последний, в конце концов, сорвался, жестко перехватил свою пропажу за плечо и силой утащил от дверей собора, подальше от чужих глаз.
Желание убивать медленно и жестоко возросло в разы.
– Не хотите ли вы мне что-то объяснить, герр Моцарт? – яростно прошипел Антонио, почти швыряя композитора в стену и сразу же придавливая того собственным телом, отрезая все возможные пути для отступления.

Отредактировано Loki (2015-05-26 23:52:01)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC] [AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Антонио вздрогнул от нечаянного прикосновения чужих губ и отстранился, позволяя Вольфгангу вырваться. Вся прежняя злость куда-то исчезла, уступая место растерянности. С Моцартом всегда было сложно: он как будто жил в другом мире, далеком от реальности. То, что было обычным для простых людей, казалось ему нелепой диковинкой, а то, что было обыденным для него самого… Сальери не знал.
Капельмейстер тяжело вздохнул и устало опустился на стул, пряча лицо в руках. У него не было ни сил, ни желания, чтобы начинать разборки и выяснение отношений, но как по-другому донести до Вольфганга все то, что он хотел, Сальери не знал.
В оглушающей тишине, Антонио аккуратно достал из нагрудного кармана небольшой мешочек с золотом и швырнул его на стол. Веревка, стягивающая ткань, почти сразу распустилась, и монеты разлетелись по всей комнате.
– Я знаю, Моцарт, я вас видел. Только не думал, что Терезия произведет на вас такой губительный эффект, – холодно произнес он, ослабляя шелковый платок на горле. Тот вдруг ни с того, ни с сего начал ему жать.
– Вы так ветрены, так непостоянны.. маэстро, что я уже и не знаю, как с вами обращаться, как относиться к вашим словам, – после некоторого молчания продолжил капельмейстер. – Какой смысл несет в ваших устах слово "люблю", какие чувства скрываются за ним?  Неужто, если бы вы действительно любили меня, то бросили бы одного на целую неделю... почти вечность? Бросили наедине с чувством, что с вами опять что-то приключилось. Что, возможно, мне уже больше никогда не доведется вновь увидеть ваших глаз, широкую улыбку… услышать вашу прекрасную музыку.
Сальери разочарованно покачал головой и поднялся со стула.
– Не обмолвившись и словом, вы сбежали, даже не попытавшись разобраться в ситуации, даже не попытавшись понять меня… копнуть проблему чуть глубже. Вы правы, Моцарт, вы – эгоист. И порой мне становиться страшно, что вы так сильно владеете мной. Каждый божий день я приходил сюда, стучал и ждал, в тайне надеясь, что вот-вот и вы распахнете мне дверь, улыбнетесь открыто, солнечно и все мне объясните.
Отряхнув свой жюстокор от несуществующих пылинок, Сальери кинул тяжелый взгляд на застывшего у окна Вольфганга и направился к выходу, подчеркивая тем самым, что разговор окончен. Но не сделав и шага, Антонио вновь остановился, обернулся и произнес:
– Любовь, Вольфганг, – это странное чувство. Оно не требует ничего взаимен, но ты наоборот хочешь отдать все, без остатка. Раствориться в этом нежном вальсе, в ярком блеске любимых глаз. Любовь всегда терпелива и добра. Она никогда не ревнует. Любовь не бывает хвастливой и тщеславной, грубой и эгоистичной, она не обижается и не обижает, – грустная улыбка. – Она просто есть. Вот здесь, – капельмейстер медленно положил свою холодную бледную ладонь на левую сторону груди, выдохнул. – И от нее не избавиться, никак. Любовь, хранящаяся в наших сердцах, предназначена только для нас самих, она направляет, открывает мир в новых, невиданных ранее красках, но она совершенно не ответственна за наши поступки и действия. И если мы хотим показать человеку, что тот нам безгранично дорог, мы делаем это отдельно от этого высокого чувства… Наверное, потому у меня так плохо получается.

Отредактировано Loki (2015-05-27 16:36:44)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC] [AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Сальери нежно обнял лицо Моцарта, чуть приподнял его вверх, заглядывая в голубые глаза, и усмехнулся.
– Ничего ты не понимаешь, Вольфганг, – едва слышно прошептал он и коснулся чужих губ своими, чуть прикусывая мягкую кожу острыми зубами.

Поцелуи бывают разными: нежными, медленными, чувственными, властными, болезненными, грубыми, стремительными и обжигающими, состоящими из десятков быстрых, лихорадочных поцелуев, или долгими, непрерывными, затягивающими как самый глубокий из омутов… Ласковыми и осторожными, страстными, всепоглощающими, сводящими с ума. Но это был даже не поцелуй, легкое прикосновение, почти невесомое, целомудренное. 
Антонио жестко отстранил от себя композитора, с трудом отрываясь от сладких, манящих губ. Он с нежностью смотрел на взлохмаченного Вольфганга и улыбался, чисто и открыто, так, как не улыбался никогда. Моцарт просто стоял рядом, но это оказалось достаточным для Сальери, чтобы начать сходить с ума от переполняющей его нежности. Капельмейстер хоть и отстранился, но не отнял рук от чужого лица, изучал его неспешно, пристально, миллиметр за миллиметр, с неизменной педантичностью подмечая каждую незначительную деталь, изучал и не мог насмотреться, насытиться.  Ему казалось, что он бы мог стоять так вечность и просто смотреть на Вольфганга, и это бы никогда ему не наскучило.

– Пойдемте отсюда, – лихорадочно прошептал капельмейстер, достаиваясь своим лбом чужого. Его дыхание было судорожным, прерывистым. Сердце часто билось в груди, напоминания загнанную в клетку птицу, и все никак не желало успокаиваться. – Мне совершенно не нравится это место… район… квартира. Бог мой, Вольфганг, как вы можете здесь жить? Я бы давно сошел с ума.

"Нет, не верно, – усмехнулся про себя Сальери, – я уже сошел с ума".

Привыкшего к роскоши Антонио совершенно не устраивало это убогое темное место. Ему казалось недостойным держать Моцарта здесь и дарить этим старым заплесневелым стенам лучшие моменты его жизни.

прости за объем, мон шери… кажется, я исписался

Отредактировано Loki (2015-05-27 20:57:51)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC][AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Поражаясь неугомонной энергии Вольфганга, Антонио позволил вывести себя на улицу, едва ли не задохнувшись от морозного воздуха, обжегшего легкие. Капельмейстер не мог не признать, что допустил ошибку, предложив Моцарту покинуть его, казавшуюся уже не такой ужасной, теплую квартиру. Все-таки на улице была зима. И будет крайне опрометчиво потащить Вольфганга на его любимую набережную или в долгую прогулку по заснеженным улицам города,  когда тот едва отошел от страшной болезни. Поэтому, забираясь в неудобную повозку, Сальери хмуро буркнул кучеру адрес одного неплохого заведения, в котором он нередко находил вдохновение и новые идеи для творчества. Весь небольшой путь Антонио молчал, никак не реагируя на провокационные вопросы о том, куда они направляются, и зябко кутал руки в плащ или карманы. Он опять умудрился забыть свои перчатки.
Через четверть часа они прибыли к нужному зданию, и капельмейстер, оттаяв, помог Вольфгангу выбраться из кареты, осторожно, будто неумелое дитя, подвел к массивным дверям, украшенным искусной резьбой. Это был небольшой трехэтажный дом, располагавшийся почти на самой окраине города, вдали от повседневной суеты и шума. Самый обычный, ничем не примечательный.
Антонио привычно стукнул небольшим молоточком по металлической пластине и стал ждать, изредка поглядывая на томившегося в нетерпении Вольфганга. Капельмейстера одолевали некоторые сомнения по поводу того, понравиться ли это место Моцарту. Но лучшего альтернативы он предложить пока не мог.
– Monsieur Salieri, – радостно воскликнула невысокая пожилая женщина, облаченная в дороге изумрудное платье, отворяя дверь. В противовес устоям высшего общества, она порывисто обняла его и жарко расцеловала в обе щеки, насильно втаскивая в помещение. Смутившись, Антонио виновато взглянул на застывшего в дверях Моцарта, боясь его реакции, и жестом позвал внутрь.
Они оказались в просторной светлой зале, наполненной светом. Дальше по коридору располагались небольшие уединённые столики, окруженные неброскими кожаными креслами и отделенные друг от друга светло-бежевыми занавесками. А еще дальше.. небольшой помост, на котором играли несколько молодых музыкантов. Механически отметив про себя, что мелодия у них получалась достаточно приятной, но уж больно наивной и однообразной, он торопливо потащил Моцарта к первому ближайшему столику, попросив у добродушной мадам две чашки кофе и ее знаменитых французских пирожных. Та лишь отмахнулась от его неумелой лести, и скорей побежала на кухню, исполнять заказ. 
– Это так называемый "дом мадам Жоззет", – тихо произнес Сальери на вопросительный взгляд маэстро, стаскивая со столика салфетку и раскладывая у себя на коленях. – Мы познакомились с ней во Франции, в Париже, когда я ставил там свою оперу. Пожалуй, она одна из самых невероятных и добродушных людей, с которыми мне довелось познакомиться. Но увы, эти кровавые бойни… революция. Она перевернула Францию с ног на голову, полностью перекроила ее свет. Многие аристократы предпочти бежать из страны, когда монархия пала, и Жоззет не была исключением. Я осмелился предложить ей свою помощь, и вскоре она основала это небольшое заведение, – грустная улыбка. – Это своеобразный салон для начинающих музыкантов: любой может прийти сюда и исполнить любое свое произведение, найти друзей или покровителей из более высоких сословий.
– Или просто приятно провести время, – звонко рассмеялась подошедшая к их столику мадам, аккуратно снимая с подноса две небольшие чашечки ароматного кофе и тарелочки с пышными аппетитными пирожными.
– Наконец-то ты соизволил объявиться, Антонио, – напоследок строго произнесла та, даже  не попытавшись скрыть веселых и задорных ноток в наигранно грозном тоне. – Совсем заработался, осунулся, похудел… Забыл про меня!
– Жозетт! – умоляюще протянул Сальери, с опаской поглядывая на Вольфганга.
– Все-все, я же вижу, что у тебя гости. Ухожу! – еще раз звонко рассмеялась хозяйка и ушла.
– Невыносимая женщина, – тихо прошептал Сальери Вольфгангу, обхватывая его ладонь своей, переплетая пальцы. И потом, спохватившись, добавил:
– Вы любите кофе? Или может, нужно было заказать чай? Боже, я ведь почти ничего о вас не знаю.
"Совершенно ничего не знаю" – пронеслось в голове у капельмейстера.

Отредактировано Loki (2015-05-28 10:46:13)

[NIC]Antonio Salieri[/NIC] [AVA]http://sh.uploads.ru/PCus1.jpg[/AVA]
Какой же Вольфганг противоречивый. Сальери только усмехнулся, наблюдая за тем, как композитор порывисто поднимается с места и устремляется к клавесину. А еще несколько мгновений назад предлагал задавать ему вопросы. Честное слово, как маленький непоседливый ребенок.
Продолжая улыбаться, Антонио с удовольствием выпил горячий кофе и прикончил большую часть своего любимого десерта. Что-что, а сладости он любил. А особенно фрукты… запеченные яблоки в шоколаде, сушеные засахаренные ананасы и милые мягкие карамельные конфеты со сладкой тягучей нугой внутри были его тайной страстью. Впрочем, не такой уж и тайной. Ученики часто баловали его всевозможными диковинными сладостями. Антонио отмахивался от них, отказывался принимать яркие подарочные упаковки, но в глубине души был безмерно благодарен и растроган, и ученики прекрасно об этом знали. Поэтому и не обращали внимания на его мелкие капризы и все так же радовали конфетами и сухофруктами.
Музыка Моцарта была как всегда прекрасной, идеальной и неповторимой, наполненной невысказанными словами и чувствами.  Но в первый раз за все их знакомство, Сальери чего-то не хватало. Бросив на стол салфетку, он неспешно подошел к ничего не замечающему Моцарту, постоял немного, подумал и внезапно склонился над ним, четко ударил по клавишам, вплетая в мелодию свои ненавязчивые нотки. Играть было жутко неудобно, но, казалось, Антонио это совершенно не заботило. Опираясь подбородком о плечо Вольфганга, он, затаив дыхание, осторожно подстраивался под его быстрый темп, делая его чуть мягче, мелодичнее.
Некоторое время они играли вместе, пока Сальери не сбился, не сумев дотянуться до нужной клавиши, и не остановился, разочарованно выдохнув. Он ожидал от Вольфганга чего угодно: гнева от безвозвратно испорченной игры, насмешек, упреков – всего, но только не того, что он сделал. Моцарт поднялся со стула и почти насильно усадил за клавесин Антонио, взглядом приказывая играть. Сальери поерзал, устраиваясь поудобнее, смущаясь, а затем аккуратно пробежался по нотам, начав наигрывать какую-то простенькую, но чрезвычайно чувственную и лиричную мелодию. Его игра не была настолько совершенна и безукоризненна, как у Моцарта, но достаточно мила и профессиональна. Быстро сориентировавшись и подавшись внезапному вдохновению, он втянулся в беспрестанный круговорот мягких, неспешных звуков, жалея лишь о том, что у него нет с собой своего нотного блокнота. Терять такую задумку совершенно не хотелось, пусть капельмейстер и понимал, что никогда не использует его ни в одной из своих опер или иных публичных представлений.
Проиграв еще несколько мгновений, Сальери, скорее почувствовал, чем услышал, как Моцарт присоединился к нему, почти в точности скопировав его позу за спиной. Его… не их, их мелодия после вмешательства Вольфганга стала чуть оживленнее, ярче, заиграла озорными, проказливыми нотками, но, к сожалению, довольно быстро подошла к концу. Видимо, Вольфганг тоже испытывал крайний дискомфорт от неудобной позы, потому что последние аккорды Сальери доигрывал самостоятельно.
Закончив, он не спешил убирать пальцев с белоснежных клавиш и отчего-то очень боялся обернуться, встретиться лицом к лицу с Вольфгангом. Издалека доносились аплодисменты и восхищенные выкрики, однако капельмейстер совершенно не обращал на них внимания. Весь его мир был сосредоточен на своих плечах, которые нежно сжимали чужие и одновременно такие родные и любимые руки.

Отредактировано Loki (2015-05-29 14:51:04)