Не всегда, когда кому-то требуется помощь, тот умеет правильно и достаточно громко об этом заявить во всеуслышание. Способы достучаться до окружающих у всех свои, кто-то подобно младенцу, не знающего веса слога, начинает заходиться в крике, с целью дозваться родителя, что сию же секунду придет на выручку. Но то дите неразумное и ему прощается все, а вот чем старше оно становится, тем больше требований к нему предъявляется и тем самым все сложнее и запутаннее становится эта коммуникация с внешним миром, где каждый протянувших руку уже спаситель. А Ванда, если верить словам приемной матери, когда-либо упоминавшей подобные случаи, поговаривала, что они с братом вообще были необычайно тихими детьми. Странно, конечно, может о чем-то это и говорит, находя отражение в последствии: девушка точно не знает, даже не силится сопоставить одно с другим. Но так или иначе, уже не выдумка и не пустой домысел то, что близнецы всегда объединены чем-то более уникальным, чем социальная связь. То, о чем могла промолчать мисс Максимофф, никогда долго не задерживалось в случае с Пьетро. Он говорил за двоих, бился словом и делом о твердь несправедливости мира и стучался в самые непроходимые, наглухо замурованные двери. Все было намного проще, когда-то давным-давно...
Голосом Стивена Стрэнджа напоминая себе о том, что не следует отвлекаться на внутренний диалог, что изредка стихает лишь по ночам от глубочайшей усталости, Ванда силится очистить сознание, чтобы максимально близко подступиться к тому, что с таким старанием осваивала. Предварившая эру Чудес девушка стремилась найти метафорическую дверь, за которой ей будет открыта тысяча и одна другая, проходы в другие миры, времена и измерения, куда она могла беспрепятственно путешествовать в безымянных поисках чего-то. Просто ей стало тесно здесь, в ее обыденной реальности, она хотела и могла уйти, но оставалась, предпочитая отдушину слабохарактерному дезертирству. В каком-то смысле, она страшно нуждалась в помощи, но не знала, как и у кого ее просить? Лучше просто отвлечься и не доставать никого, каждому тут хватает собственных проблем.
То, что видела Ведьма и постигала благодаря полученным урокам не поддавалось описанию, не было способно уместиться в примитивном понимании человеческого сознания и, признаться, отчасти даже не до конца ею самой адекватно воспринималось. Всего лишь алгоритм действия, последовательность и степенность и вот, пред ней ниша, лазейка, эдакая кротовая нора, способная соединить два равнозначно удаленных друг от друга промежутка временной аномалии. Может быть, в этот раз, она найдет то место, о котором мечтает? Возможно, ей удастся там встретить его. Алое зарево небес зовет и манит, обволакивает странным предчувствием и тревожным, и успокаивающим одновременно. Осталось сделать шаг, свет отражается в радужке внимательных глаз и вот оно, поступательное движение вперед: здравствуй, Новый незнакомый мир.
Перемещение физической оболочки не вызывает дискомфорта, сие Максимофф усвоила при самых первых путешествиях, в которых ее проводником служил небезызвестный, гениальный Доктор Стрэндж. К нему Ванда питает особую симпатию, хотя порой и сложно понять, когда тот шутит, а когда предельно серьезен. У врачей, поговаривают, почти поголовно странное чувство юмора, а ей – как иностранке – и вовсе порой бывает не просто дойти до какого-то момента, обыгранного всесторонней иронией и сарказмом. В такие моменты она думает о Уилсоне и его «Ой да относись ты к этому уже проще, Алая!», - и она пытается, делает нажим на то, что нельзя все воспринимать слишком буквально и всерьез. Получается когда как, некоторые навыки требуют усидчивости и тренировок, как и тело в вопросе физической подготовки.
Она вдыхает полной грудью, ощущая отраву воздуха, что подступает со всех сторон. Здесь что-то не так, совсем не то, что даже в Нью-Йорке, когда жара за плюс тридцать и город преет в собственном соке зловония и смерди выхлопов машин. Вокруг – ни души, в прошлый раз пейзаж был как-то поживее, но то был город-гигант, здоровенный мегаполис, головокружительный муравейник, а это все, что предстало пред взором Алой ведьмы напоминает картину удручающую, пожалуй, чуть меньше чем разрушенная Заковия. Интересно, куда же ее занесло на сей раз?
Небо, распростершееся над головой девушки маняще-алое, ничего удивительного нет в том, что Ванде стало любопытно наведаться именно сюда, так ведь? Это же любимый ее цвет. Такой даже в закатный час не уловить, все как-то оттенок не тот, а здесь по-своему, угнетающе прекрасно. Окидывая взглядом запущенные, забытые дома, сухие деревья, она никуда не спешит и эхо шагов девушки, отражается отовсюду. Тут царит и правит страшная тишина, о такой Максимофф узнала лишь однажды и предпочла бы забыть. Точно так же не рождаются звуки в чреве завала, где несколько дней к ряду их было трое: она, брат и тот снаряд, что мог в любое мгновение разорваться перед их с Пьетро детскими лицами. Они даже дышать боялись, но здесь и сейчас Ведьма почти ничего не боялась.
Остановившись на одной из безликих улиц, озираясь не без тени любопытства, боковым зрением замечая какое-то движение в одном из проулков, метрах в пятидесяти от себя, присмотрелась. Должно быть, показалось. Игра красного зарева и тени. Откуда-то издалека, но словно со всех сторон, послышалось будто бы где-то открылась тяжелая дверь и закрылась обратно. Как странно, - подумала с нескрываемым интересом Алая ведьма, намереваясь продолжить изучение окрестностей, осмотрев безжизненно-пустые окна ближайших домов.
- Эй, здесь кто-нибудь есть? – Голос странным скрежетом отразился внутри черепной коробки, так что Ванда и не признала тот сперва. Слегка откашлялась и, уже больше обращаясь непосредственно к себе, продолжила, - ну и в дыру же тебя занесло, подруга.