Лотар — сын обедневшего дворянина; человека, променявшего звание и честь ради крестьянской женщины. С позором выгнанный [на деле — ушедший добровольно] из дворца, он на последние деньги купил землю на окраине владений короля. Презираемый «высшими» сословиями, он смог добиться уважения среди тех, кто стоял «ниже». Авторитет и уважение, за которые боролся всю свою жизнь. Жизнь, что прожил с достоинством, как сказал бы любой за пределами замка.

Замка, в котором ни его, ни его отпрысков бы никогда не приняли. Позор, который не смыть; позор, что равнялся с предательством. Сама мысль о том, что он или кто-то из его семьи посмеет вернуться сюда была немыслимой. В конце концов, о нём просто забыли — это перестало быть важным спустя года; об этом устали говорить.

До тех пор, пока мальчишка пятнадцатилетний, с гордо вздёрнутым подбородком, не предстал перед королём; пока не ответил, с вызовом смотря в чужие, тёмные глаза: «Андуин Лотар, сэр», — это было немыслимо, невозможно и неприемлемо.
Шёпот и гул эхом отталкивались о стены главного зала, разбивались и оседали, замолкая и оставляя после себя тяжесть не-высказанного.

Мальчишка пятнадцатилетний, что победил одного из лучших воинов королевства. [Я просто не так глуп, чтобы тратить силы на лишние движения, сэр]. Он смотрит прямо и бесстрашно. Но во-взгляде — не-примиримость. Но во взгляде пламя бушующее, готовое разрастись в бурю неуправляемую.

«Да как ты смеешь?!» — в спину юношескую зло и раздражённо, на что мальчишка совершенно не реагирует. Это вызывает лишь короткую полу-ухмылку у левого уголка губ; быструю, мимолётную. Это заставляет лишь выправить плечи и выпрямиться. Дерзость, что не хотят спускать с рук, что разжигает почти ненависть: «Да как ты смеешь, как смеешь, мелкое отродье.»
Он не двигается с места, не смотрит в сторону кричащего, он смотрит — на короля: важно лишь его слово; всё остальное не имеет никакого значения.

Это решение не одобрил бы отец — совершенно точно.
И не одобряет.
Он ругается и требует, чтобы больше ноги его там не было.

«Зачем тебе это, сын? К чему рисковать жизнью? Почему ты не можешь жить спокойно, как все? Почему ты постоянно ищешь себе проблемы?»

Андуин молчит и внимательно слушает. Смотрит глаза-в-глаза, не боясь отцовского гнева, не перебивает ни разу. Не пытается оправдаться или спорить. Он говорит лишь одно единственное, после: «Он наш король, отец.»

И король принимает его.
Воины, дворяне — нет.

Мальчишка. Совсем ещё мальчишка. Дерзкий и самоуверенный, возомнивший, что смеет ступать с остальными вровень. Его отправляют на самые тяжёлые задания, но он упрямо, раз за разом возвращается. Скалится и смотрит с вызовом и небрежной насмешкой, стирая тыльной стороной ладони кровь с щеки.
Он не слушает никого, но, не смотря на непослушание — безукоризненно выполняет приказы. Ненависть и раздражение невольно оттесняются уважением: в конце концов, спустя года, — с ним приходится считаться. Из надоедливого мальчишки он вырастает в великого воина. Он собственными силами, с удивительным терпением и хладнокровием в бою добивается места главнокомандующего. И не так многие уже смеют открыто выказывать ему недовольство.

Его — признают.
Ему — доверяют собственные жизни.

Его вера в короля, нового короля — удивляет.
Давно уже не мальчишка, старше юного правителя в два раза, он без колебаний преклоняет перед ним колено, склоняет голову. Но неизменно, каждый раз, поднимает взгляд, чтобы встретиться с чужим взглядом. Бесстрашие и дерзость. Излишняя самоуверенность и непоколебимые преданность и верность.

Он видел как король рос. Он видел. Всё, что нужно [слишком много], чтобы не-сомневаться.

Его мотивы всегда непонятны. Неясно что им движет, почему он тогда, двадцать четыре года назад, вызвался добровольцем. Но, в конечном итоге, об этом перестают спрашивать, прекрасно зная, что ответом будет только короткая не то улыбка, не то ухмылка и долгий, не-читаемый взгляд.
_____________

— Я хочу отправиться на север, — он подходит ближе к карте, пальцем очерчивает путь, останавливаясь на точке где, кажется и нет ничего, — окидывает взглядом собравшихся, встречается со взглядом короля, смотрит внимательно, — ходит много слухов о том, что там собираются мятежники, — каким бы справедливым не был правитель, всегда найдутся люди, что будут недовольны. Всегда найдутся те, кто будет не-согласен с его правлением. И всегда, неизбежно, найдётся тот, кто попытается его свергнуть. Каким бы прочным не казалось [и не было бы на самом деле] королевство — найдётся тот, кто скажет, что пришло время что-то менять, что король, в конце концов, слишком юн. Но не возраст причина, не возможные и неизбежные его ошибки, что выставлены на-показ всего народа — это лишь повод, который заставляет глупцов игнорировать всё остальное; глупцов, что не видят дальше собственного носа. Повод, что точно дрова, подкинутые в костёр — заставляет пламя бунта разгораться сильнее. И на то не всегда нужны причины. Глупцам неведомо, какой ценой даётся спокойствие в стенах королевства; что спокойствие хрупко, а грядущее и без того может принести за собой раздор, что сейчас был особенно непозволителен. На фоне разгорающейся войны, меньше всего нужны были внутренние перевороты.

— Мне нужно десять человек. Десять человек и неделя времени.

Он не боится высказывать своего мнения. Его не смущает то, что это лишь настойчивые слухи. Он не боится сказать «хочу», когда разговаривает с королём. Он не боится, что его обвинят в невежестве и не-уважении — он не-приемлет и не потерпит людей, что смеют сомневаться в короле. Что настолько глупы, раз думают, будто им это сойдёт с рук.
[AVA]http://sh.uploads.ru/V34by.png[/AVA]

Отредактировано Lothar (2016-10-02 23:42:45)

— Нет-нет, подожди ... да послушай же! ... Лот ... ар!

Слова обрываются криком. Отряд замирает. Отряд боится вымолвить хотя бы слово, отряд боится даже сделать лишний раз вздох. Отряд боится и — уважает. Главнокомандующий отдал приказ следить за тем, чтобы никто не сбежал, но запретил нападать. Каждый понимал: дело не в том, что он сомневается в виновности — дело в том, что он хочет сам уничтожить каждого, кто посмел сомневаться в короне, в короле.
И они не смеют перечить, они смотрят завороженно, чувствуя как по хребту, под латами, под одеждой — мороз по самой коже; он вызывает дрожь, забивается глубже, кажется что в самое нутро, клеймя, оставляя памятью увиденное. Он забивается в лёгкие вместе с воздухом и душит. В горле пересыхает, рукоять меча невольно сжимают крепче, когда видят как легко, как без колебаний его оружие разрезает плоть предателей; когда видят хладнокровное выражение лица, короткую и жёсткую полу-ухмылку на губах. Когда видят как волосы, перепачканные в чужой крови, спадают на лоб, мажут по щекам, оставляя багровые разводы на коже.

— Устроим перевал. На закате возвращаемся, — взгляд синих глаз, обычно ясных как само небо, сейчас — потемневшй; голос негромкий, едва ли сбившийся.

Он бы отправился прямо сейчас. Он бы ни минуты не терял. Ни одной секунды. Но он не смеет думать только о себе. Но он главнокомандующий не только потому что хороший воин, но и потому что никогда не поставит своих людей ниже себя самого. Ранг даёт власть. Ранг даёт уважение. Но он — не возносит. Но он может скинуть тебя в самые низы, если будешь властью этой упиваться, если не будешь видеть ничего кроме себя самого. Ранг лишь средство, изначально, для него, Лотара — быть ближе.

Андуин рычит и скалится точно настоящее животное, когда лезвие меча пробивает доспехи, проходит между рёбрами, заставляя его пошатнуться, но — не рухнуть.

Отряд мешкает всего секунду, не-ожидая, но этой секунды достаточно, чтобы никто из них — не успел. Андуин разворачивается быстро и резко, морщится от сильной боли [от неё перед глазами темнеет, искры; от неё хочется блевать так сильно, как никогда не бывает от похмелья]. Выпускает из рук собственное оружие, вызывая недоумение, вызывая победную улыбку у врага [кретин], и — сворачивает тому шею отточенным движением, тратя на это последние силы. Самый молодой из отряда срывается с места, подхватывает главнокомандующего под руку, пытаясь не замечать не-одобрительного его взгляда, заранее продумывая что скажет, если тот будет противиться.

Но Лотар говорит одно единственное, повторяет сказанное ранее: «На закате».
______________________

Он бы каждого проучил, кто смеет сомневаться в короле.
Он бы каждого на площади поставил на колени, заковав в кандалы, позволяя народу глумиться над ним: показав всякому, у кого хоть на секунду мысль подобная в голове промелькнула бы — это не останется без внимания; это — не-допустимо.
Он бы самолично, каждого — у н и ч т о ж и л бы.
Ему всё равно если его руки будут по локоть в крови — он готов искупаться в ней, захлебнуться. Ради него. Во имя — короля.
У него уже — кровь впиталась в кожу; её не смыть, сколько не пытайся, чего он делать — пытаться — никогда и не будет. Пусть так. Пусть так. Так — правильно. Так — надо. Это — н е о б х о д и м о с т ь. Это его подношение, его клятва.
______________________

Они задерживаются почти на два дня. Почти два дня с установленного им самим сроком.
Ты не учёл риски, Лотар. Ты не учёл собственную беспечность, самоуверенность и не-осмотрительность. И за это — зол.
И на это раздражение такое, что хочется в голос рычать, что готов кидаться на каждого, что деться от этого — некуда. Оно мечется внутри, оно бьётся о кости и скулит, изводя. Оно такое сильное, что почти до смеха нервного, но. Дыши, дыши, Лотар. Думай о другом. Думай о дороге, о сорванных сроках. О том, что ты нужен — там. Но дыши. Дыши и держи себя в руках.
Но дышать — тяжело. Воздух точно раскалённый огонь: он обжигает грудную клетку, бьёт по нервам напряжённым, заставляет пальцы сжимать в кулак и стискивать зубы.
Беспечность, да. Из-за которой от него проку при таких обстоятельствах будет скоро совсем мало.
И он отправляет вперёд одного из отряда, чтобы подготовил всё необходимое, чтобы по его возвращению был человек, который мог бы Лотара максимально быстро поставить на ноги. Чтобы предупредить короля, донести последние новости [не о ранении, но о скором возвращении, о том, что задание было успешно выполнено, о том, что король — не-ошибся].

Лотар преклоняет перед ним колено, поднимает мутный взгляд и не сдерживает невольной ухмылки-усмешки — над самим собой: он едва ли может различить чужие очертания; ему едва ли хватает сил оставаться в сознании. Но держится уверенно, но виду не показывает, что что-то не так: не смеет.

Он благодарит — ещё раз, спустя почти-девять дней — за оказанное доверие.
Он называет по именам — каждого из предателей. Он требует проверить их семьи.
Требует — именно так. Он не боится этого, он считает это правильным. Нет, не убивать, но — убедиться.

— Мне нужно будет с вами поговорить, с глазу на глаз, — он не обращает внимания на возмущённый шёпот находящихся в зале, он смотрит только на короля, только на него.

И он готов рассмеяться, когда понимает, что у него совершенно не осталось сил, совершенно не осталось сил на то, чтобы подняться, а не рухнуть тут же.

Самый молодой, снова, он же [Лотар пытается вспомнить, кажется его звали Анрен], подходит ближе, кланяется королю, извиняется и помогает главнокомандующему подняться: «Прошу прощения ... Вы ведь его знаете, дорога была длинная ...»
[AVA]http://sh.uploads.ru/V34by.png[/AVA]

Отредактировано Lothar (2016-10-02 23:42:57)

Когда доклад окончен, когда он чувствует чужую поддержку [за которую хочется отчитать, нарычать, чтобы более не смел своевольничать; за которую — благодарен], вся усталость наваливается на него, почти прогибая, обнимает за плечи и шепчет на ухо лукавая, точно бы норовя отнять последние силы. И Лотар ловит себя на мысли, что готов и правда остановиться прямо здесь, посреди коридора, не доходя до нужной комнаты. Возможно, будь он один — так бы и сделал. Просто бы сел на пол, откинувшись на холодные стены, что кажется могут хоть сколько отрезвить, привести в себя; что, конечно же — не так. Возможно, но. Не может себе это позволить; но? единожды позволив себе слабость, вероятность оступиться после — возрастает. Поэтому шаг за шагом, не обращая внимания на усталость, не обращая внимания на боль, не обращая внимание — на ускользающее сознание; на лица встречных.

Боль никогда не была тем, чего Лотар страшился. Он никогда не избегал опасности — он шёл в самое пекло, он шёл с ней рука об руку. Его тело — его инструмент. Его способ достичь цели, стать опорой, защитой королю. И не важно сколь глубоки будут ранения, сколько шрамов изрисуют кожу неприглядным узором несмываемым; напоминанием. Каждый шрам — память о пройденном. Доказательство.
Боль никогда не была тем, чего Лотар страшился. Она проходящая. Такая боль — всегда затихает, угасает. Оставляет после себя лишь эхо и отголосок, точно боясь, что он посмеет забыть.
Но сейчас, когда ткань пропитанную его же кровью запёкшейся и прилипшей к коже отдирают — шипит, чертыхается едва слышно. Кожа вокруг раны кажется что пульсирует, горит. И он закрывает глаза, прижимает ладонь к коже выше и вдыхает полной грудью медленно, сводя брови вместе болезненно. Это тоже — пройдёт. Это будет его собственным клеймом, напоминающим об не-осторожности, не-осмотрительности. Это болью по хребту: та перебирает каждый позвонок, впивается пальцами когтистыми между рёбрами и жаром дышит куда-то в затылок; голова кажется тяжёлой, к горлу подступает тошнота, застревает, заставляя снова поморщиться и скривиться.

Лекарь причитает, говорит, что Лотар должен быть осторожен, что ему — повезло. Андуин звучно усмехается и облегчённо выдыхает, когда наконец опускается лопатками на койку, когда наконец может позволить себе на самом деле — расслабиться и выдохнуть. Слова об осторожности излишние и неуместные. Он лучше прочих знает, чем это могло обернуться. Он лучше других знает — почему сейчас едва ли далеко уйдёт без чьей-либо помощи. Это не хотелось признавать, это раздражением и бесивом: больше всего он не любил чувствовать себя беспомощным; это жалко, это — непозволительно. Но такая рана, сколь бы глубокая она ни была — не заберёт его. То, что убило бы обычного человека — не убьёт его. Рано, слишком рано для подобного.

Андуин не замечает как проваливается в сон, дрёму. Реальность ускользает, застланная пеленой ирреального, смешиваясь. Голоса глухие, едва ли слышные, едва ли разборчивые.
И просыпается так же резко, как и уснул. Если это вообще можно назвать сном; слишком короткий, слишком эфемерный, чтобы это успокоило и уняло не-спокойное сердце в груди, что лишь срывается с ритма и без того не-ровного.

Но всё это тут же перестаёт быть хоть сколько значительным, стоит ему понять кто перед ним. Лотар резко поднимается, садясь и сипло выдыхает, чувствуя как болезненное остро скручивает; заставляет себя слабо улыбнулся и всё-таки откидывается назад, на подушки, скинутые у стены, принимая полу лежащее положение.

— Я в порядке, царапина, — глухо хмыкнув, встречаясь с чужим обеспокоенным взглядом. Это ложь слишком очевидная, но держится уверенно, но следующим глубоким вдохом разгоняет тяжесть, полностью переключаясь на другое — на него. Медленно вдыхает носом и подаётся ближе, снова; хмурится.

— Вы ведь не вините себя в этом? — короткий, небрежный взгляд ниже, на рану и снова смотрит на него. Ладонь опускает на чужую ногу, чуть выше колена, смотрит внимательно, почти пытливо; языком торопливо проводит по собственным губам пересохшим, — не смейте, если да, — это твёрдо, это почти требованием; это не-приемлемо — такой тон с королём неприемлем, но. Не смейте, не смейте; не смейте, мой король, — в этом нет Вашей вины. Я благодарен Вам за доверие, — он замолкает, обдумывая следующие слова и шумно выдыхает, — в конце концов: цель всегда оправдывает средства. Мы достигли цели. А я так просто не умру, уж поверьте, — и это почти ухмылкой, оскалом. Сколько бы Смерть, дышащая ему в спину, холодом обдающая само нутро, не тянула бы к нему свои костлявые руки — не дотянется; не посмеет. Лотар не может себе этого позволить, Лотар не хочет и если надо будет, то дотянется до самого Ада, лишь бы — остаться здесь; быть рядом.
[AVA]http://sh.uploads.ru/V34by.png[/AVA]

Лотар закрывает глаза, когда король садится рядом. Когда чувствует его руку.
От этого спокойнее. Гораздо спокойнее. От этого тепло. И это — совершенно неправильно, недозволенно. Так не должно быть. Не должен король, столь значимая личность, быть подле простого воина. Быть столь близко.

Но Лотару хочется.
Хочется чувствовать его рядом. Хочется чувствовать его тепло. Хочет взять за руку крепко — не отпускать. И смотреть в глаза прямо, положив вторую ладонь на затылок, лбом касаясь его лба. И говорит уверенно, твёрдо: «Вы достойнейший из всех. Никогда не сомневайтесь в себе». И чувствовать его дыхание совсем рядом, кожей.

Но он не делает этого. Не может. Не может позволить себе это сделать. Пусть Лотара далеко не всегда волнуют условности: он легко переходит границы,он совершенно игнорирует чужие неодобрительные взгляды и осуждение. Он всегда смотрит только на одного — только на него, на своего короля. Это то единственное, что имеет значение. Что он всегда поставит выше прочего. И ради чего не позволит Смерти низвергнуть его в Ад, с его распростёртыми объятиями. Он нужен своему королю. И покуда это так — он будет рядом.

И Лотар глубоко вдыхает полной грудью и в этот момент заставляет себя принять более вертикальное положение, игнорируя боль, отодвигая её на задний план. Не важно, не важно. Это совершенно не важно. Подаётся ближе, так близко, что протяни руку — можно коснуться чужой груди, услышать чужое сердцебиение.  Но Лотар лишь слабо улыбается, старательно беспечно и непринуждённо. Только взгляд — серьёзный, внимательный. И в этом обманчивое спокойствие: так тихая гладь моря прячет в своих водах, на самом дне, тревогу и затаившееся беспокойство.

— В этом случае — оправдывает, — он говорит негромко, у него саднит горло, хочется пить, но лишь облизывает губы и выдыхает медленно, — в этом случае она слишком важная. Значимая.
Лотар поднимает руку: ему хочется коснуться ладонью чужой щеки, точно бы это могло бы снять все заботы, всё напряжение. Ему хочется, но ладонь опускает на плечо, несильно сжимает.
— Даю слово — сдержу.

«Желание поговорить с глазу на глаз».
Желание остаться с ним — наедине.

Это лишь эгоизм. Это, в большей степени, эгоизм. Которому он найдёт оправдание, найдёт за чем прикрыть его. Но который не отменит того, что есть.
И за который Лотар не чувствует угрызений совести совершенно.

— Они лишь выполняли приказ, — Лотар больше не улыбается, только хмурится и закрывает глаза на короткое мгновение. Точно бы это могло бы унять головную боль. Точно бы это может отвлечь от ощущения, что собственная кожа — горит. И унять желание содрать её, как будто тогда всё снова придёт в норму и ему не придётся пролёживать здесь чёрт знает сколько времени, беспомощным. Цена беспечности, — Вы должны быть осторожны. Среди нас есть предатель. Тот, кто собрал людей там — кто организовал всё это. Из-за кого исход войны может обернуться не в нашу пользу, если мы не сможем пресечь во время.

Лотар шумно, несколько сорванно вдыхает, трёт ладонью лоб и смотрит на него.

— Я виноват. Я задержался. А информации этой недостаточно, но. Прошу Вас. Будьте осторожны. Мне нужно ещё немного времени.
[AVA]http://sh.uploads.ru/V34by.png[/AVA]