Йен, конечно, не отвечает. Думал и думал, какая уже разница, почему? Сейчас-то не думает — а очень скоро он не думает так и вовсе ни о чем, только смотрит на ходящую вверх-вниз макушку и зарывается пальцами в темные волосы.
Его все и с зубами устраивает. Более чем. По крайней мере, пока ему никто ничего не пытается откусить за блядство.
Йен чуть сильнее сжимает пальцы и запрокидывает голову, и выпутывает руку только уже потом, когда сидит с закрытыми глазами и пытается заново научиться дышать.
На Мика он смотрит все еще мутновато, но руку не убирает. Зато выдергивает свободной из его рта сигарету и тянется, чтоб загасить об отодвинутую пепельницу.
— Потом пожрешь, — хрипло говорит он и быстро и решительно накрывает губы Мика своими, чтобы тот не успел возмутиться.
Расстегивать джинсы на ощупь и на ощупь же влезать в чужие трусы нихрена не удобно, но оторваться Йен решительно не может: собственный привкус заставляет его ошалеть напрочь — но все еще недостаточно, чтобы решиться трахнуть Мика так, как тот заслуживал. Йен старается, как может, компенсировать рукой и поцелуями. Замена, конечно, не лучшая, но какая есть.
По крайней мере, его больше не вымыкает. По крайней мере, он, кажется, уложил наконец в своей тупой башке, что Мик от него не отказывается. От них — не отказывается.
Ладонь выпрямившийся Йен поначалу думает вытереть обо что-нибудь, но смотрит на Мика — и подносит ее к лицу, слизывает, не разрывая зрительного контакта.
— Спасибо, — говорит Йен Мику на ухо и, чуть отстранившися, улыбается. Уже совсем по-настоящему, без бледных подобий.
Он садится с Миком плечом к плечу — опять. Делать не хочется ничего. Ну, кроме пожрать, но чтобы пожрать, надо встать, а чтобы встать, надо подтянуть джинсы и отлипнуть от Мика.
— Но вообще нихуя я тебе не должен. Сам обещал минеты по требованию, — говорит Йен, поддевая Мика плечом. — Вот за раньше…
Он невнятно дергает уголками губ и выдыхает, вытягивает ноги. Кажется, надо что-то еще сказать, но Йен понятия не имеет, что. Извиняться? Да нахуй надо, раз Мик его уже простил. А Мик — простил.
Йен смотрит на свои пальцы.
— Пошли поедим, правда. Мне колеса еще. Не хочу потом полночи обниматься с унитазом, — говорит он наконец и поднимает на Мика взгляд.
Одна мысль о колесах заставляет его чувствовать себя уже не приятно, а бесконечно и отвратительно уставшим. Жрать их он не хочет. Но куда больше он не хочет быть Моникой — и чтобы Мик превращался во Фрэнка.
Нахуй Фрэнка. Нахуй Монику. Уж лучше на колесах, чем так, как они.

— Да иду я, иду, — бурчит Йен от комода. В шмотках он копается примерно с тех пор, как Мик сказал ему собираться, и так и не может ничего выбрать, все тянет и тянет время. Засунувшему башку в дверной проем Мику он только машет рукой, в итоге вытаскивает неохотно первое, что цепляет взгляд в перкопанных сверху донизу ящиках.
Йен хмурится, когда смотрит в зеркало на свое отражение. Выправляет воротник рубашки и уговаривает себя, что все будет нормально. Выходил же он уже дальше дивана целый один раз — до психушки, когда колеса кончились. И ничего. Никакого Чарли и никаких байкеров Чарли, только его собственный внутренний пиздец и бесящая тетка-врач, на которую Йен люто старался не огрызаться весь визит. Если б не сидящий рядом Мик, он бы точно психанул.
Мик вообще пиздец терпеливый. Йен не понимает, как, и не хочет понимать. Просто радуется. Про себя.
Он выходит из комнаты, на ходу накидывая на себя куртку.
— Ну, пошли, что ли, — говорит он, неловко передергивает плечами.
Перед дверью на улицу Йен чуть притормаживает и как можно незаметнее делает глубокий вдох. Он старается и в лице не поменяться, но порог все равно переступает так, будто за дверью джунгли не городские, а вполне себе настоящие, с опасностью на каждом шагу.
Пока они идут к машине, он старается ненавязчиво держаться как можно ближе к Мику.

***

Йен, откровенно говоря, думает, что Мик потащит его на бейсбольное поле. Оно ему всегда казалось каким-то их особенным местом, личным укрытием, если можно так сказать. Там все было незамороченно как-то. И язык у Йена развязывался. Не то чтобы он Мику про Чарли и ранчо больше ничего не говорил — говорил. Но — не то чтобы много. Он хотел, он из-за того, как Мик на него смотрел, когда он говорил… Внутри Йена все сжималось от этого взгляда.
Он быстро понимает, что едут они не туда, но не понимает, куда именно, пока они не паркуются и не идут уже. Стоит Йену осознать — он встает как вкопанный, чувствуя, как комок подкатывает к горлу.
— Я не хочу на эту блядскую недостройку, — говорит Йен и сжимает кулаки.
Он не понимает.
Как Мику такое могло прийти в его тупую башку? Какого вообще хрена? Йену мало как будто нового дерьма, которое в башке никак не уложится и не попустит, надо еще самыми паршивыми воспоминаниями о старом догнать?
Йен упрямо вздергивает подбородок.
Он не собирается туда идти, даже если Мик его волоком потащит.

Йен смотрит исподлобья, заставляя себя стоять на месте. Не дергаться назад, не бить Мика по руке — стоять на месте. Мик — ебаный нахуй дебил, если его сюда притащил, и плевать, гладит он его там по щеке или не гладит.
Первое же откровение морально прибивает Йена к асфальту. От продолжения у него, кажется, глаза на лоб не лезут только чудом.
Нет, он всегда знал, что Терри Милкович — это такой гондон и моральный урод, масштабы мудачизма которого тому же Фрэнку и не снились. После того, что ему рассказала Мэнди — тем более. А уж после того, что он сделал с Миком, когда их застал…
Йен на секунду прикрывает рот рукой и отворачивается, жмурит глаза. Старый пиздец заставляет вспоминать новый, со всеми этими про то, что Мик должен понимать. Только теперь, кажется, до Йена доходит, что Мик действительно понимает. И действительно пытается помочь так, как знает и как может. И даже готов дать ему в руки оружие.
А ему, может быть, пора перестать убегать.
Йен упихивает руки в карманы глубже. Затушить сигарету о собственного сына, мать вашу. Нет, Фрэнк ему раз нос разбил ни за что, но никаких сигарет на плечо. Йен до кучи еще и отлично помнит этот мелкий шрамик от ожога у Мика на плече, сколько раз по нему пальцами проводил…
— Терри — реально сраный выблядок, — выдыхает Йен. Смотрит снова на недостройку. Делает шаг к Мику и кивает наконец с усталым видом на правое из двух зданий. — Только если туда.

***

Он уверен, что пожалеет, даже тогда, когда они уже поднимаются на самую верхотуру, а у него действительно оказывается "Глок". Йен взвешивает пистолет в руке, примеряется.
С оружием он чувствует себя больше в безопасности, чем даже дома.
— Я тогда, — говорит Йен, прицеливаясь по расставленным поодаль смятым пивным банкам, — пиздец хотел тебе ответить. На звонок. Почти ответил, кстати, когда Чарли вытащил в клуб…
Йен стискивает пальцы на рукояти сильнее. Оружие не дает ему соскользнуть в воспоминания. Оружие держит, требует к себе уважения.
— … он мой телефон в коктейле утопил. А потом расхерачил об стену в переулке, когда я уйти попытался. Я думал, он меня убьет нахер. Или… похуже чего.
Йен давит на спуск и сшибает одну из крайних банок. А потом — еще и еще, все в ту же банку. Он вдруг ловит себя на том, что дышит пиздец тяжело, но тугой комок внутри понемногу все-таки раскручивается. Особенно когда Йен представляет, что там, под прицелом, не банки.
Он только жалеет, что не может всадить пулю в реального Чарли.

Йен тяжело дышит, опуская руки с пистолетом. Обойма разошлась на ура; каждый выстрел реально принес пусть слабое, но облегчение. Мик действительно знал, о чем говорил. Йен смотрит и понимает, что вот опять не может ничего сказать, потому что слова застревают в горле, но уже не из-за того, что высказать весь творящийся на душе пиздец словами выше его сил, а из-за того, что Мик охуеть какой прекрасный. Йен его не заслуживает — не теперь, не со своим этим вот блядством и этими вот тараканами.
Йену внезапно как-то побоку, пока Мик с ним.
Йен качает головой, дергая вверх уголками губ: домой он пока не хочет. Он шагает к Мику и сгребает его в объятия: прижимает к себе так крепко, как только может, тыкается носом в плечо хуже слепого котенка. Просто вдыхает запах, такой привычный за… много лет. Просто стоит, не дергаясь, не думая никуда убежать и никуда от Мика назад закуклиться.
— Я люблю тебя.
У Йена это вырывается пиздец внезапно, он под конец почти давится словами и почти в ужасе от того, что у него вырвалось. Поднимает голову, чтобы заглянуть Мику в глаза. Судорожно выдыхая, проскальзывает одной рукой до шеи Мика, подбородка, гладит большим пальцем — и накрывает его губы своими в глубоком, нежном поначалу поцелуе, который стремительно перерастает в нихуя не нежный. Вторая рука Йена съезжает до миковой задницы. Мик такой дохуя прекрасный, что трахнуть его надо просто незамедлительно, и плевать, что в недостройке пиздец холодно, что Йен все еще боится, что… да на все плевать. Йену хочется так, что у него аж руки трясутся. Он легко трется о бедро Мика, подталкивает его куда-то к стене, притормаживая только в момент, когда смотрит Мику в глаза напрочь затуманенными собственными.
Йен не хочет останавливаться ни на секунду. Йен люто хочет приспустить с Мика джинсы и трахать его так глубоко, как только можно, вжимаясь всем телом. Хочет тупо вместе кончить. Хочет хотя бы вот это Мику дать, раз больше ничего со своим пиздецом вместо мозга дать не в состоянии. Йен смотрит в первую очередь именно затем, чтобы Мик увидел, что он правда имел в виду то, что сказал. И что правда хочет трахаться здесь и сейчас. И что похер на все.
Больше никакие призраки никаких ебаных выблядков ему не помешают.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-09-21 01:19:50)

Йен не дышит — хватает ртом воздух между поцелуями, лихорадочно вжимает Мика в стену, вздрагивает от прикосновения холодных пальцев.
На задницу Мика он смотрит почти завороженно. Но недолго: он категорически согласен с тем, что отмораживать ее нельзя. Это будет хреново святотатство, не меньше.
Йен сплевывает на пальцы. Он старается не тормозить, но и осторожнее быть старается тоже: они не трахались порядочно времени. Мик, конечно, любит погрубее, но Йен хочет ему удовольствие доставить, а не сделать больно.
Он же не…
Он заставляет себя не думать ни о чем, кроме охуительной задницы Мика. Проскальзывает одной рукой с чужого бедра до паха, второй упирается в стену рядом с ладонью Мика — не поверх, но так, чтобы соприкасаться пальцами. И старается — изо всех сил, так, будто от этого зависит вся его блядская жизнь. Ну, или хотя бы сохранение чужой охуительной задницы в тепле. Ради такого дела он рад расстараться.
В какой момент его ладонь все-таки оказывается поверх ладони Мика, Йен не понимает. Он не думает об этом — просто сжимает ее в своей.
… Уткнувшемуся в лопатку Мику лбом Йену поначалу страшно не хочется вообще никуда шевелиться. Но — холодно, и он себя пересиливает. Подтягивает джинсы Мика вместе с бельем вверх сам, прижимается к его спине грудью, приобнимая за живот, все еще страшно сбито дышит в шею.
— Я пиздец тебя люблю, — бормочет он и касается загривка Мика губами, и наконец отстраняется. Упирается лопатками все в ту же стену рядом и поправляет на себе одежду, дергает вверх молнию джинсов. Не будь наверху так промозгло, он бы уже сел прямо на бетон недостройки: ноги Йена не держат, колени у него — хуже желе.
— Вот знаешь, — говорит он, — вот так… пострелять было идеально вообще.
Он косится на Мика и ухмыляется, все шире и шире, пока не начинает ржать как последний дебил. Шутка тупейшая. Ему похрен. Ему смешно.
Его, кажется, наконец попустило по-настоящему.

Йен забирает у Мика сигарету, затягивается, чуть съезжая по стене и прижимаясь затылком. Пальцы слегка одеревеневшие и слушаются паршиво, в них начинает покалывать от резких движений. Йену слегка плевать. Он прячет вторую руку в карман, наблюдая со слабой улыбкой за Миком.
От слов Мика становится как-то теплее, чем даже от активных телодвижений. Йен улыбается шире.
— Ты тоже. Раз над ними ржешь, — фыркает он.
Все тот же кусок Южностороннего дерьма, в которого он втюрился. По уши и без возврата. Вот какая биполярная каша в башке его дернула за Моникой? Что он там себе за херню придумал тогда про взгляд? Смотрит Мик тоже — по-старому.
И по-старому целуется.
Йен кладет руку ему на пояс, притягивая к себе ближе.
— Угу, — неразборчиво соглашается он, но никуда не дергается, только чуть прикрывает глаза, пытаясь не то потянуть момент, не то запомнить ощущения во всех подробностях.
Он мог бы вот так стоять, кажется, вечно.

 
Несколько месяцев спустя.
 

— Эй, лови!
Йен, едва выйдя в гостиную, перекидывает Мику плавки.
— Я хочу потом на Норт-Уоллас. Разогнать ясли и искупаться, — говорит он лениво. — Раз уж мой день и все такое. От лета совсем мало осталось, блин.
Но сначала им надо дойти в блядский "Алиби", в котором Фионе пришла в голову гениальнейшая идея обмыть Йенов хренов диплом о полном среднем образовании. Или не Фионе, Йен понятия не имеет, кто это придумал, ему-то Мик передавал.
Не то чтобы он против. Диплом он этот практически выгрызал, еще с полтора месяца проторчал в летней школе, закрывая с гонявшим его в хвост и в гриву по программе Липом все дыры.
Другое дело, что идти Йен не хочет все равно. Он и так уже не первый Галлагер с дипломом, какая разница? Ну да, Фиона резонно возражала, что первый Галлагер с биполяркой и дипломом, на что Йен только плечами передергивал. Он не считал, что это картину меняло.
Он подходит к Мику и цепляет его за футболку, притягивая к себе.
— Все еще не понимаю, что мы там забыли вообще. Давай, может, забьем?
Не поцеловать — пиздец сложно, но Йен не целует. Подается только почти вплотную, так, будто собирается.
— Отпразднуем сами. Ты, я, пиво, траходром, вот это все, — выдыхает он, заглядывая Мику в глаза.
Ему-то реально больше ничего не надо. Они двое, пиво, траходром и вот это все. И Мику в очередной леденящий продемонстрировать, насколько Йен ему благодарен за всю его возню — даже за тот раз, когда у Йена опять рвануло крышу и Мик был вынужден силой тащить его в блядскую психушку. Пара месяцев прошла, все забыли, а Йену до сих пор было стыдно даже думать.
Лип со своей тригонометрией Липом, но если бы не Мик, никакого диплома бы у Йена не было. Вообще нихера бы, если подумать, не было. И кончился он бы еще где-то в том блядском притоне, о котором сейчас вспоминал только в редевших со временем кошмарах.
Он мягко улыбается и по-прежнему держится, не поддаваясь желанию уже не то что поцеловать — свалить Мика на стоящий рядом диван, не доходя ни до какого траходрома, и если не забить на "Алиби" с концами, то решительно туда опоздать.
Его день? Окей. Имеет, значит, право.

Йен смешливо фыркает Мику в губы в ответ, но сказать ничего не успевает. Он вообще ни об "Алиби", ни о дипломе, ни о прочей херне не в состоянии думать, стоит Мику руку ему в штаны запустить.
Каждый раз, блин, почти как первый. По накалу — так точно.

***

В паб Мик его все-таки тащит. Разморенный и довольный Йен даже почти не сопротивляется.
— Я все равно считаю, что надо было остаться и продолжить, — заявляет он и сам привычно обнимает Мика за пояс. И плевать он хочет, что с учетом роста наоборот было бы удобнее.
С Миком ему удобно все. Он ржет над какой-то дебильной шуткой, машет Фионе и Липу, мало задумываясь о том, чего они тусят снаружи. Пока не видит, что Фиона ладони прячет в подмышках, а у Липа лицо серьезное — пиздец.
Йен улыбается Мику, но не так широко, как раньше.
Йен застывает, когда слышит это вот "все" и про Монику, и судорожно сглатывает, и без каких-либо вообще мыслей выворачивается из-под руки Мика, скрещивает собственные на груди.
Про какого-то ебаря он уже не слышит. Ему и не надо. Он и без этого знает, кто там еще, если есть Моника.
Потому что Монику некому было бы вытащить так, как Мик вытащил его.
Потому что Чарли просто так не отпускает никого.
Йен стискивает плечо пальцами почти до боли, дергается назад, когда к нему пытается шагнуть Фиона. У Йена в голове опять ебаный притон и ебаный холм. От фантомного ощущения руки на пояснице его тянет блевать.
— Я, блять, туда не пойду. Нахуй. — Он смотрит на Мика расширенными слегка глазами. Сердце, кажется, колотится где-то в горле, Йен сглатывает снова, пытаясь загнать его назад туда, куда надо, и заодно прогнать предательский комок. — Нахуй Монику.
"Нахуй Чарли", — хочет сказать он на самом деле.
Сглотнуть комок не получается. Йен мотает головой, на пару мгновений зажимает рот рукой и отступает еще на полшага.
Его едва хватает на то, чтобы не развернуться и не сбежать.

Йен смотрит на Мика широко раскрытыми глазами, сдавливает свое треклятое плечо, не чувствуя боли, и не знает, что и думать. Он — не пойдет. И Мик не пойдет. Мик пойдет с ним домой, они свернутся на блядском траходроме, закажут пиццу и не будут никуда выходить до утра.
Так?
Йену пиздец не хочется думать, что не так.
— Мик, — выдыхает он, пытается дернуться и что-то сделать, только вот Мик уже отодвигает плечом Липа и врывается в "Алиби".
Йен делает пару резких шагов туда же, на плечо Йена ложится чья-то рука, Йен чуть из-под нее не выдергивается, пока не видит, что это Фиона. И Лип опять перегораживает собой вход.
И Йен опять, сглатывая, стоит на месте и не может ни дернуться внутрь, ни сбежать, ни смотреть Фионе с Липом в глаза. Ничего не может.
Пока из "Алиби" не раздается чей-то вскрик.
Йен подрывается, не помня себя вообще, отталкивая тоже Липа, который пытается его остановить, влетает внутрь.
Застывает рядом с Миком и смотрит на наставленный на того ствол. На Чарли.
Блядский ебаный Чарли. Рука под поясницей, грязь под ногтями, следы от зубов на кулаке. Разлетающийся вдребезги об стену смартфон. Проблеск опасной бритвы.
Йен стоит с Миком почти плечом к плечу, Йен не дергается, пусть Йену и практическижизненно необходимо дотянуться до руки Мика и соприкоснуться пальцами. Необходимо — но нельзя. Чарли — ебаный псих, если выстрелит…
Йен смаргивает. Внутренности Йена — какой-то гребаный узел пиздеца. Хуже только пиздец в башке.
— Ты за мной пришел? — спрашивает он. Голос нещадно дрожит, Йен не может, просто — не может, дотягивается все-таки до тыльной стороны ладони Мика самыми кончиками пальцев. Делает судорожный вздох. — Ну. Я здесь. Опусти оружие, тут дети маленькие…
Тут все. И Фиона с Липом, дернувшиеся за ними. И Кев с Ви. И Деббсс Карлом, и Лиам, и даже, блин, все братья Милковичи и Ев со Светланой.
Он не видит никого: только Чарли и направленный на Мика пистолет. Он не может допустить, чтобы Чарли снова причинил Мику вред. Он не может допустить, чтобы Чарли хоть кому-то здесь причинил вред.
Даже если ради этого ему придется вернуться на ранчо.

Йен косится на Мика на секунду, даже, кажется, меньше — больше он просто не может себе позволить, он должен смотреть на пистолет и на того, кто его держит. Он не отвечает.
Он смотрит. Он вязко сглатывает. От взгляда Чарли все внутри стынет к херам собачьим, и побег домой становится пиздец заманчивой перспективой.
Он не может. Не может оставить ни Мика, ни Ева, ни Лиама, которого прижимает к себе Деббс — никого. Даже Фрэнка. Даже Монику.
— Чарли, — давит из себя Йен и едва не передергивается сам из-за того, каким жалким и слабым звучит его голос. Хуже только стараться изо всех сил не смотреть на то, как подбирается за спиной Чарли Игги.
Чарли не замечает. Йен замирает истуканом, глядя во все глаза, даже за Миком не может дернуться, оживает только от выстрела: пригибается и дергается в сторону, слышит, как начинает вопить Фрэнк, а следом — и не только он.
Если Чарли выстрелит снова — может пострадать кто-то еще.
Например, Мик.
А еще у Чарли может быть бритва. И Мика он уже один раз порезал.
У Йена в голове — пиздец, Йен ей не думает, Йена на это не хватает — только на то, чтобы дернуться к Мику и Чарли. Буквально под дуло только что стрелявшего пистолета. Йену, в общем-то, плевать на себя, даже лучше будет, если Чарли его убьет здесь и сейчас, а не оттащит назад на ранчо.
Он буквально выкручивает пистолет из чужих пальцев и отшатывается на несколько шагов назад. Оружие пляшет из-за того, как у него дрожат руки, Йен коротко его рассматривает, прежде чем перехватить за рукоятку обеими и сжать теснее. У Чарли — снятый с предохранителя "Таурус". Из "Тауруса" Йен стрелял в школе, когда был кадетом.
Йен целится Чарли точно в лоб, сжимая рукоятку так крепко, что у него практически белеют костяшки. Он не слышит ничего вокруг: ни воплей Фрэнка и причитаний вокруг Моники, ни мертвой в остальном тишины — только шум в собственных ушах.
Он не сводит взгляда с Чарли.
Один выстрел. Всего один. Полный паб свидетелей скажет про самооборону, ему ничего не будет, Чарли никогда больше не сможет причинить вред никому из тех, кто ему дорог. Чарли никогда больше не сможет причинить вред ему самому.
Ведь так?

Йен смотрит на Чарли. Йен краем глаза ловит то, как смотрит на него Мик, но не может об этом даже думать. У Йена бьется жилка на виске, у Йена бухает в груди сердце, у Йена подрагивает палец на спусковом крючке.
Один выстрел. Всего один.
Йен переводит дуло вслед за перемещением в пространстве Чарли. Йен может попасть в веснушку с двух сотен ярдов из ружья, но то, как Игги теперь Чарли держит — не очень все равно. Йен сдвигает прицел так, чтобы пистолет был теперь направлен Чарли в грудь.
Оно того не стоит?
Йен на секунду косится на Мика, вязко сглатывает, уже снова глядя на Чарли. Если бы он мог, он бы сжал рукоятку "Тауруса" еще сильнее. Ему не за что больше уцепиться, он проваливается в кромешный пиздец внутри своей головы, он не слышит никого и ничего, кроме Мика, не видит никого, кроме Чарли и перехватившего его блядского Игги. Он пиздец как хочет спустить курок.
Его отрезвляет его имя.
Его отрезвляет слово "дети".
Йен затравленно косится по сторонам. Большеглазые близняшки, которых прижимает к себе Ви, и Деббс с Карлом, и Лиам, и начинающий хныкать Ев у Свет на руках. Дети. При детях, блять, действительно нельзя.
В принципе — нельзя. Йен это пиздец остро понимает, когда Мик касается его запястья. Он жмурится на секунду, шумно втягивает носом воздух, не менее шумно выдыхает через рот, косится на потянувшегося за телефоном Кева, на Монику, прижимающую к плечу Фрэнка какую-то тряпку с проступившей уже кровью, на Мика. Снова — на Чарли.
Убивать — нельзя. Не из-за детей или того, что оно плохо и неправильно. Нет: потому что оно действительно того не стоит. Потому что слишком много чести. И потому что слишком просто — для Чарли. Потому что жить с этим, уже качественно другим, пиздецом потом самому Йену, а он едва ли может этот-то пиздец держать в узде.
Вернее, Мик едва ли может.
Йен чуть расслабляет кисти и перехватывает "Таурус" удобнее, наводя уже не на грудь, а на плечо ведущей руки Чарли.
— У этого ублюдка, — говорит он почти не дрогнувшим голосом, — может быть опасная бритва. Дернется к карману — я стреляю нахуй… Кев, вызови скорую для Фрэнка еще.
Он коротко смотрит на Мика.
Он собирается продержать Чарли под прицелом до самого приезда полиции.

***
Йен отдает пистолет ввалившимся в "Алиби" копам и моментально шагает к Мику, чтобы обнять одной рукой. На самом деле больше — не обнять, а обрести опору: ноги Йена практически не держат, а позорно рухнуть при всех он не хочет. Когда он вынужден отпустить и отойти, его уже хоть немного, но отпускает.
Он разговаривает — почти всегда один на один — с копами, задающими множество вопросов. Он не рассказывает, что был на ранчо, но говорит про ранчо и про девушек в принципе, объясняет, что знает все это от Моники. Говорит про то, что Моника может не захотеть свидетельствовать против Чарли, и про еще тысячу и одну утомительную вещь, о которых Йен пиздец не хочет даже думать, не то что копам трепать. Он сжимает свои плечи руками и смотрит на Мика поверх чужого.
Сжимает — почти до боли, но это не помогает не дрожать.
Йена не отпускают, но наконец оставляют в покое. Йен так много говорил, что у него малость саднит в горле. Йен дает Липу и Фионе его обнять, но очень коротко. Йен косится по сторонам, но Свет с Евом уже отпустили, Деббс с Карлом унесли домой Лиама, а Мик разговаривает с копами.
Йен на неверных ногах идет в ближайший угол, не то садится, не то падает на пол, подбирает колени к груди и обнимает их руками, запрокидывает голову, прижимаясь к стене не только спиной, но и затылком.
Он не хочет сидеть здесь на холодном грязном полу. Он хочет быть дома, в их с Миком постели, вытрахивать из Мика нахуй и стоны, и душу, и способность хоть о чем-то, кроме них двоих, соображать — и заодно пиздец из себя. Пиздец-то не делся никуда, пиздец тут как тут, прячется за опустошенностью, за диким облегчением, от которого хочется рыдать, и не менее дикой паникой. Вроде бы вот он, конец: Чарли увели в наручниках из "Алиби", Чарли не выйти из тюрьмы еще долго, если хотя бы половина рассказанного Йеном подтвердится. Так, по крайней мере, говорил очередной коп — в строгом костюме и с совершенно непроницаемым выражением лица.
Йен хочет, чтобы тот был прав, чуть ли не больше, чем быть сейчас с Миком.
Он судорожно вдыхает ртом воздух, когда слышит, что кто-то к нему подходит. Пытается взять себя в руки, смотрит, кто там. Все еще не коп с отмашкой о том, что он может пойти домой. Зато — Мик.
Его прекрасный, невозможный Мик, все еще его не бросивший, несмотря на весь пиздец. Не дающий ему в пиздец окончательно скатиться. Подставляющийся ради него под удар.
Йен выдавливает из себя бледную улыбку и кривится, опускает голову, практически утыкаясь лбом в колени. Заставляет себя неловко подбиться к Мику под бок и не может выжать из себя ни слова, пока наконец не бормочет едва слышно:
— Спасибо.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-10-12 15:07:31)

Йен прикрывает глаза и пытается успокоить дрожь, до сих пор то и дело пробивающую все тело. У него все не получается.
— Только пойдем, а не поедем, — выдыхает Йен. — Мне бы проветриться.
Ему действительно нужно. Просто позарез. Он, в конце концов, только что хотел убить человека.
Редкостного ублюдка, полного психа, абсолютно ненормального человека, но — человека. И он реально готов был спустить курок. Вполне себе сознательно, без всяких скидок на ебаную биполярку.
Это не как в армии. И не как на мании.
Йен тыкается лбом в руку Мика, вздергивает голову только тогда, когда слышит голос Фионы. Слабо кивает. К Галлагерам он не хочет, он хочет домой и на траходром. Лежать, тупить, отжать из гостиной плазму на вечер. Братья Мика как-нибудь перебьются.
— Хей, — говорит Йен, тормозя уже почти развернувшуюся Фиону. — Фрэнк?
— В госпиталь уехал. Что ему сделается. — Фиона улыбается, закладывает ладони в подмышки. Йен слабо дергает уголками губ в ответ. — Моника с ним. Точно к нам не хотите?
Йен качает головой. Фиона успевает немного от них отойти, но вдруг оборачивается снова.
— Совсем забыла! — Она подбегает, присаживается на корточки и целует напрочь опешившего Йена в лоб, сжав его щеки руками. — С дипломом тебя, Йен.
Йен таращится ей вслед, когда она уже уходит. Потом таращится на Мика. Потом тыкается ему в плечо и начинает бессильно и нервно как пиздец ржать.
Отметили, блять, диплом. Праздник, блять, пришел к ним.
Он успокаивается только тогда, когда от смеха уже сводит болью живот. Поднимает голову, облизывая губы, смотрит на Мика снова.
— Пойдем уже, правда, — говорит он, но даже и не дергается, чтобы пойти. В объятиях Мика слишком хорошо и спокойно.
Вне их — придется опять думать обо всей хуйне, что только что произошла.

***

Йен не понимает, отпустило его или нет. Его уже не трясет, он даже треплется по дороге о чем-то, не связанном с Чарли и пиздецом, и даже что-то там говорит про блядскую китайскую еду на заказ. Только вот при этом не то чтобы голоден и мыслями — не в разговоре. За плазму уже дома с развалившимся на диване Игги он тоже бодается как-то вяло, а в спальне, когда плазма уже отжата и перетащена туда, валится спиной вперед на траходром, раскидывая руки в стороны.
Выдыхает.
— Он, блять, заслуживал того, чтоб я его пристрелил нахуй, — внезапно говорит Йен, таращась в потолок. Он уже, кажется, выучил причудливый рисунок из трещинок. Смотреть вверх все равно лучше, впрочем, чем на Мика. — Какого хрена я так переебываюсь? Я же даже не сделал ничего.
Йен стискивает зубы и прикрывает глаза. Чем больше он об этом думает, тем больше понимает, что правда ничего не сделал, и он не убийство даже имеет в виду. Ну держал Чарли на прицеле — и что? Как будто бы Микки с Игги сами бы не справились. Он всех только подставлял. Если бы не он, Чарли б в "Алиби" даже не стояло.
Йен накрывает глаза предплечьем, сглатывает вставший в горле вязкий комок.
Нет. Не отпустило.

Отредактировано Ian Gallagher (2015-10-17 04:19:27)

Йен убирает руку от лица, косится на Мика. Мик прав. Мокруха, конечно, серьезно. Он бы сел — ну, или был бы отправлен в психушку на принудительное лечение, но при выборе из таких двух вариантов он бы предпочел тюрьму, несмотря ни на что.
А вот Чарли — Чарли заслуживал психушки. Но Чарли вместо этого будет в тюрьме, откуда уже не выйдет. Йен знает: Мик таких слов на ветер не бросает, действительно разберется.
Йен только не знает, как ему самому к этому относиться.
Он хочет, чтобы Чарли сдох, чем мучительнее, тем лучше. Только не уверен, что хочет, чтобы это было вот так, без его участия. Чтобы с его участием — тоже не уверен, что хочет. Он не уверен ни в чем вообще, у него опять едет крыша, судя по тому, что ему, походу, глючится, что Мик называет его героем.
Йен моргает, аж даже голову поднимает, неловко выворачивая шею, чтобы посмотреть на севшего Мика. Мик улыбается и, похоже, реально имеет сказанное в виду. Это не у Йена глюки, это у Мика шарики за ролики от всего происходящего заехали наконец-то.
Йен фыркает и откидывается назад. Герой, блять. Ага. Два раза. Ему про это даже сказать нечего.
— Что-то тебя раньше моя туша не смущала, — замечает он, но дает себя сдвинуть.
С Миком под боком становится лучше. Под телевизор — еще лучше, можно не думать, мысли растворяются в монотонном гуле какой-то очередной поебени. Пока не становятся громче поебени, которую совершенно не хочется включать так, чтобы можно было разбирать слова.
Йен сжимает пальцы Мика сам, но таращится снова в потолок.
— Хорошо, только Фрэнка подстрелили. Одно жалко: не в задницу, — пытается пошутить Йен. Выходит неловко. — Хотя да, это же твоя привилегия — пули задницей ловить?
Он чуть склоняет голову, чтобы поцеловать Мика в макушку, прикрывает глаза, так и прижавшись губами. Волосы Мика пахнут шампунем, и это настолько родной запах, что у Йена опять комок подкатывает к горлу.
— А я никаким местом не герой. Даже задницей. — Он говорит это все Мику в волосы и тихо: надеется, что так не будет слышно дрожи в голосе. — Опять тебя подставил.
Йену похуй на себя, но сама мысль о том, что подстрелить могли не Фрэнка, а как раз вот Мика и как раз из-за него — пиздец невыносима. А Мик его героем называет. Ну точно свихнулся следом за своим никчемным чокнутым бойфрендом.
Йен жмурится, стараясь унять резь в глазах.
С таким, как он, только и можно, что сходить с ума. Нормально жить хера с два получится.